Воскреснуть и любить - [40]

Он отвернулся.

— Не будут отвлекать вас от готовки.

— Ответьте мне!

— Разве вы задали вопрос?

Супруг почувствовал прикосновение ее руки. Кэрол все еще не могла успокоиться. Известие о бегстве Агаты вызвало в ней бурю чувств. Раздражение, протест, подавленность. Ничто не помогало ей обрести почву под ногами. Кэрол перестала сдерживаться.

— Вот вам вопрос. Вы воспринимаете наш брак всерьез? Или мы просто играем в дочки-матери, как пара дошколят?

— Вы волновались за сестру, а теперь она уехала. Вы сильно переживаете. Не вымещайте свои чувства на мне.

— Я спокойна, Энтони. Сосредоточена и рассудительна. Спасибо вам за объективный анализ, но я все еще жду ответа!

Он обернулся. Кэрол была всего лишь в нескольких дюймах. Насмешливый свет горел в ее глазах. Девушку обуревали противоречивые чувства, и было понятно, почему. Слишком много перемен произошло в ее жизни за последние недели. Не каждому под силу справиться с ними.

Понимал он многое, но чувствовал еще больше. Она стремительно шагнула к нему.

— Вы ничего не рассказываете мне о себе, — начала Кэрол, сузив глаза. — Не делитесь своими мыслями. Не прикасаетесь ко мне. Даже улыбаетесь не слишком часто. Да, таков был уговор. Наверно, это к лучшему. Но не смотрите на меня так, словно правила изменились и вы обо всем забыли! Не смотрите на меня несчастными глазами, потому что я вслух заговорила о том, что известно нам обоим. Этот брак ненастоящий. Я для вас никто, и даже если иногда вы испытываете ко мне приступ мимолетного желания, преподобный Энтони Хэкворт слишком близок к Господу, чтобы его искушало такое земное создание, как я.

— Мы оба ошибались, думая, что это на нас не подействует.

— На меня это не действует. Я сплю в этой спальне и готовлю на этой кухне. Временами даже разговариваю с богобоязненным роботом, который ходит по этим комнатам. — Она запнулась, отведя глаза в сторону. — Проклятие! — послышался ее сорвавшийся голос.

Энтони знал, что происходит. В его жизни было столько решающих моментов, что теперь он безошибочно понял — вот и настал еще один. Все в нем кричало: уйди, дай ей время прийти в себя…

Вместо этого он обнял девушку. Кэрол была напряжена, как он и ожидал; Энтони чувствовал напряжение во всем, к чему бы ни прикасался. Она была такой теплой и соблазнительно женственной, что его тело застонало от желания.

— Может быть, на вас и не действует, — сказал он. — А на меня — да.

Кэрол молчала. На мгновение Энтони засомневался, дышит ли она вообще.

— Что со мной? — наконец спросила она.

— Очень трудное положение.

— Что здесь трудного? Вы дали мне жилье, защиту, ваше имя просто в расчете, что это отпугнет от меня мальчишек с пистолетами! Неужели это так трудно?

— Да, потому что мы вступили в священный институт брака и посмеялись над ним.

— Священный? Может быть, в том мире, откуда вы пришли. Здесь брак такой же институт, как тюрьма или сумасшедший дом. Моя мать была замужем за отцом Агаты. Он продержался шесть месяцев, а потом бросил ее беременной и был таков. Мать собиралась замуж за моего отца, пока не узнала, что он уже женат на ком-то другом. О том, чтобы обвенчаться с отцом Анны-Роз она уже и не думала.

— Тем не менее это священное таинство.

— Энтони, а ваш брак был священным? — Она попыталась вывернуться из его рук. — Ваш настоящий брак, не этот. Господь благословил его? Освятил? Когда Клементина умерла, вас утешала эта мысль?

— Меня ничто не могло утешить.

Девушка увидела в мужских глазах боль — глубокую, сильную, угрожающую засосать ее в свой водоворот. Она была готова еще раз уязвить праведника, но не поворачивался язык. Чутье подсказывало, что ей не под силу сообщить ему ничего такого, чего бы он не повторял себе каждый предрассветный час.

— Я могла бы утешить вас, — тихо сказала она. Слова эти сами собой сорвались с языка, но уже не хотелось брать их назад. — Может, это и немного, но все же кое-что.

Ее соски прижимались к его груди, нежный женский аромат обволакивал. Он стоял, обвив ее руками, и не мог разомкнуть объятия. Ладони Кэрол скользнули по его плечам, и Энтони ощутил прикосновение прохладных ладоней к своей шее и горящим щекам. Тонкие пальцы погрузились в его волосы, а губы прижались ко рту.

Его пьянил этот чудесный вкус женских губ. Руки Энтони инстинктивно сжались. Она была нежна и щедра, а ее тело столь же покорно, сколь непокорна душа. Она его жена по людскому и Божьему праву.

Его руки спускались все ниже, изучая изгиб ее бедер. С беспомощным стоном он погрузился в тайные уголки ее рта. Все в ней было женственным и желанным. Их языки двигались, даря и впитывая наслаждение, тела повторяли движения в такт. Они были знакомыми незнакомцами, но прикосновения Кэрол, плавные контуры бедер, талии, грудей, вкус губ казались ему настолько знакомыми, словно он всю жизнь владел ими и сходил по ним с ума.

Он уже владел ими. Во сне. И знал это не менее твердо, чем то, что еще никогда так не прикасался к ней. Она снилась ему в те часы, когда грезы не запоминаются, когда сон так крепок, что пересиливает все мысли, чувства и желания.

Все желания.

Кэрол таяла от блаженства. Она не питала никаких иллюзий. Ее искренне восхищало тело Энтони, она с вызывающей прямотой представляла себе его силу и чувственность губ, но не позволяла и мечтать об его объятиях. Теперь она знала почему. Реальность была такой захватывающей, что по сравнению с ней любая фантазия казалась жалкой подделкой. Она с самого начала чувствовала — еще до того как сумела осознать это, — что женщине, которая пробудит в Энтони страсть, предстоит испытать счастье, превосходящее всякое воображение.