Воскрешение - [3]

— …Сколько б он ни чинил, а того, что поломал, не починит.

— Слушай, ну это несправедливо…

— Справедливо, справедливо. Глядя правде в глаза — нельзя ставить Ленинград в вину Грэю. Он же просто программу свою выполнял.

— Вот с больной головы на здоровую… Зачем всегда обвинять во всём наших?.. Даже после Ленинграда…

— Не с больной. С механической. И наши-ваши тут ни при чём. Я ж тебе книгу давал?.. Этот Грэй был практически робот: его поставили охранять город, он и охранял, нападали враги — он стрелял во врагов. Наши маршалы напали на Сансет Сити, а Грэй, конечно, сдачи дал. Как сумел… А об этике он размышлять не мог. Чего нельзя сказать о нашем, Бог его прости, товарище…

— Ну почему. Всё-таки он был агент. Сам знаешь, как там людей дрессируют… Он — оружие нападения, Грэй — оружие защиты…

— Грэй был не человек. Человек может думать, и в этом вся разница.

Соседи разошлись. Один из них нёс в мастерскую Арсения Павловича сломанное радио, другой уносил починенный телевизор.

В северо-восточном углу мастерской был иконостас, перед которым горели свечи. Кир подозревал, что эти иконы написал его отец, как написал он, по слухам, чудотворную икону Богоматери Ленинградской. Кир один раз видел эту икону в газете и потом видел её во сне. Богоматерь проступала из пламени, яростная и скорбная, с бездонными суровыми очами. Она укрывала ладонями крохотных людей, а мир пылал, огненный демон пожирал город, и Кир сказал Ей: не бойся, настанет день, и я найду его и убью; — и вдруг оказалось, что он стоит перед иконой в соборе Василия Блаженного, а икона закрыта чистым толстым стеклом, и в стекле Кир увидел своё отражение.

2.

Кир открыл холодильник, и кот Кыш тут же сунул туда нос. Кир отодвинул кота ногой и вытащил из холодильника колбасу. Он собирался делать бутерброды. Отрезав один круг колбасы, он начал резать другой, но внезапно остановился, отложил нож и осторожно разломил колбасу по срезу.

В колбасе открылась влажная полость, а в ней, словно желток в яйце, сидела маленькая лягушка. Кир чуть-чуть подвинул её мизинцем. Лягушка шевельнулась. Кир взял с полки пустую пол-литровую банку, налил на дно немножко воды и аккуратно столкнул лягушечку в банку. Он залез на табуретку и поставил банку на полку повыше, чтобы Кыш до неё не добрался.

Кир слез с табуретки и принялся медленно, осторожно резать колбасу. Через некоторое время что-то маленькое и лёгкое попало ему по спине. Кир повернулся, но недостаточно быстро. Это была их игра: Арсений Павлович неожиданно бросал в него бумажные шарики, а Кир старался увернуться. Игра должна был закончиться, когда ему удастся увернуться от трёх шариков кряду. Кир умел ловить мышей за хвост и мух за крыло, но от бумажного шарика он ещё не увернулся ни разу.

— Заждался я тебя. А это что? — спросил Арсений Павлович, указывая на дырку в кружке колбасы.

— Там лягушка была, — ответил Кир и показал отцу пол-литровую банку.

Вечером Кир обнаружил такую же лягушку в умывальнике. Она таинственно глядела на него из эмалированной раковины. Кир посадил её в ту же банку. Обе лягушечки были маленькие, в полмизинца от головы до хвоста, и вроде бы зелёные, но их влажная кожа переливалась скрытыми цветами — оранжевым, пурпурным, синим.

— Папа, а что они едят? — спросил Кир, глядя на крышку от молочной бутылки, на которой так и лежали насыпанные им хлебные крошки.

— Ряску, — ответил Арсений Павлович. — Они едят ряску.

— Обыкновенную?

— Обыкновенную ряску. Она есть во всех реках мира.

И он почему-то помрачнел. Кир побежал на речку Черноярку и набрал трёхлитровую банку воды с ряской. Стоял тихий августовский вечер. Над Чернояркой царило безмолвие, и Кир не сразу заметил, что в реке полно лягушек.

* * *

Потом к ним зашла соседка Мария Васильевна, красивая молодуха в пышном цветном сарафане, увидела лягушек в банке и ахнула.

— Я их сегодня в кухне обнаружила, представляете? В холодильнике, в мусорном ведре… А Галка их у себя нашла в уборной. Сидят на стульчаке и квакают. Говорят, они уже на комбинате завелись.

С кваканьем это Мария Васильевна выдумала. Лягушки словно воды в рот набрали.

На следующее утро явился Митя Подёнкин.

— Кир, к тебе товарищ пришёл, — позвал Арсений Павлович из-за утренней газеты.

— Арсений Павлович, я к Вам, — несмело сказал Митя. — Понимаете, отцу плохо.

Арсений Павлович отложил газету.

— А почему ко мне?

— Так… Максим Андреич не идёт. Не верит. Говорит, белая горячка…

— Чему не верит?

— Ну, пойдёмте, а? — Митя умоляюще смотрел на Арсения Павловича. — Он Вам сам всё расскажет…

Запойный автомеханик Подёнкин лежал у себя на дворе на топчане, под виноградом. Он то и дело чесал свой покрасневший живот.

— Дело вот в чём, — сказал он, отводя глаза. — Короче говоря… я сегодня всё утро лягушками сру.

Арсений Павлович внимательно посмотрел на Подёнкина, прикидывая, пьян тот или нет. По всем признакам выходило, что Подёнкин не пьян. Арсений Павлович посмотрел на сортир. Дверь белого кирпичного домика была открыта настежь. Виден был стульчак. Напротив двери на тропинке сидела лягушка.

К вечеру такая же напасть обнаружилась ещё у пятерых черноярцев. Арсений Павлович расспросил всех их, начиная с Подёнкина, что они ели в последние дни и что пили, откуда брали воду и чем мыли посуду. Он осмотрел содержимое их холодильников, начиная с подёнкинского (холодное пюре, пиво, горчица и колбаса).