Воскресение. Повести. Рассказы - [3]

Очень высоко оценив трезвый реализм «Утра помещика», Чернышевский так охарактеризовал его особенности: «…граф Толстой с замечательным мастерством воспроизводит не только внешнюю обстановку быта поселян, но, что гораздо важнее, их взгляд на вещи. Он умеет переселяться в душу поселянина, — его мужик чрезвычайно верен своей натуре, — в речах его мужика нет прикрас, нет риторики, понятия крестьян передаются у графа Толстого с такою же правдивостью и рельефностью, как характеры наших солдат… В крестьянской избе он так же дома, как в походной палатке кавказского солдата».[18]

Так Чернышевский определял степень демократизма или, говоря словами его соратника Н. А. Добролюбова, «степень народности» раннего толстовского творчества. Как видим, это была очень высокая степень: в середине 50-х годов никто другой из русских писателей не был удостоен подобной оценки на страницах некрасовского «Современника» — журнала, в ротором, кстати сказать, были напечатаны все первые вещи Толстого.

Сохранил ли писатель эту рано достигнутую им «степень народности» своего творчества? Да — и развил и углубил соответственно новым условиям русской жизни.

Пройдут десятилетия. И Владимир Ильич Ленин скажет Горькому, прочитав его книгу о Толстом: «И — знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было».[19]

Чтобы отчетливее представить себе движение народной темы в более чем полувековом творчестве великого писателя, Горький сравнивал мужиков из «Утра помещика» и из романа «Воскресение» и находил, что мужик у Толстого растет: «…Это уже разные мужики, хотя бы только потому, что у вторых недоверие к барской философии еще более резко выражено», и это, подчеркивал Горький, «действительные, реальные мужики».[20]

В ранних произведениях Толстого беды крепостной деревни показаны так, что, как говорил Тургенев, становилась очевидным для всех безнравственность крепостничества и необходимость его отмены.[21] В позднем творчестве Толстого слышны могучие гулы «великого народного моря, взволновавшегося до самых глубин».[22]

«Севастополь в декабре месяце» открывает цикл толстовских рассказов о героической обороне Севастополя в Крымскую войну 1853–1855 гг.

Народно-героическая, военно-патриотическая тема, начатая в толстовском творчестве севастопольскими рассказами, получила развитие на страницах «Войны и мира». Кавказские военные рассказы («Набег», «Рубка леса», «Разжалованный») и рассказы о Севастопольской обороне, поразившие читателей суровой правдой о войне, яркими образами русских солдат и офицеров, подготовили Толстого к созданию батальных сцен «Войны и мира» и, много лет спустя, «откликнулись» в военных сценах «Хаджи-Мурата».

В севастопольских рассказах впервые Толстой применил тот метод психологического анализа, который был назван Чернышевским методом изображения «диалектики души». Особенность его состояла в том, что, показывая душевные переживания человека в трудные или даже опасные моменты его жизни, Толстой раскрывал весь «психологический процесс», со всеми переходами одного чувства в другое, со всей, быстрой и порою бессвязной переменой и путаницей мыслей. Так написаны «внутренние монологи» офицера Праскухина в рассказе «Севастополь в мае» и корнета Ильина в повести «Два гусара».

Говоря о раннем творчестве Толстого, мы нередко употребляем слово впервые. Нельзя не сказать, что в повести «Два гусара» Толстой, как это замечено биографом писателя, «впервые на пятом году его литературной деятельности» дал чудесно написанный женский портрет.[23] Героиня этой повести юная Лиза, привлекающая своей способностью «радоваться жизнью», чистой совестью, деятельным характером, заставляет вспомнить о Наташе Ростовой, как Турбины — отец и сын — заставляют вспомнить о Василии Денисове и Федоре Долохове из «Войны и мира». Разумеется, повесть «Два гусара» имеет самостоятельное значение. Но работа над произведением о той поре, «когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света», о «времени 1800-х годов» (так сказано в начале «Двух гусаров») явилась первым обращением Толстого к эпохе «Войны и мира».

Любопытна творческая история повести «Холстомер». В 1861 году Толстой написал первую редакцию, через два года пытался ее переработать, затем отложил надолго и в 1885 году создал новую редакцию повести. Исследователи, сопоставив первую и окончательную редакции «Холстомера», показали, что главное отличие состоит в резком усилении обличительного пафоса произведения. Если в первой редакции повести речь идет о владеющем людьми странном и противоестественном «чувстве собственности», то в ее окончательной редакции обличается «право собственности», его преступность и жестокость.

Два этапа работы над «Холстомером» необыкновенно много дают для понимания перемен в умонастроении писателя, оказывавших глубокое влияние на его художественное творчество.

В литературе о Толстом бытует мнение, что автор «Войны и мира» и «Анны Карениной» был по преимуществу художником-психологом, а творец «Воскресения» и других поздних произведений был прежде всего художником-социологом. Однако, при несомненном усилении гражданственных, социальных мотивов в позднем творчестве Толстого, он и в ту пору оставался глубочайшим сердцеведом. Свидетельством этого служат, в частности, его повести 80-х и 90-х годов «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Дьявол», «Отец Сергий».