Восковое яблоко - [7]

Стал бы такой человек, как Дьюи, к концу своего пребывания в «Мидуэе» ревновать к тем, кто будет здесь жить и после того, как он уедет? А что, если он решил наказать их за то, что они могут остаться, а он нет? Я не знал, сколь убедительным показался бы подобный мотив самому Дьюи: он здорово меня озадачивал. Впрочем, мотив преступления наверняка противоречит здравому смыслу — в голове у меня крутилась мысль о каком-то возмездии, — а такие мотивы гораздо труднее устанавливать.

Когда с завтраком было покончено, Дьюи заверил меня, что позаботится о посуде. У меня не было иного выбора, как согласиться. Если бы я мог действовать двумя руками, то настоял бы на том, чтобы помочь ему, но при сложившихся обстоятельствах я едва ли мог быть полезен на кухне. Он предложил проводить меня до лестницы, но я ответил, что попытаюсь найти ее самостоятельно. Кроме того, мне было интересно немного побродить по дому. Когда я уходил, он начал мыть посуду.

— До встречи, — сказал я.

— Я буду здесь, — отозвался он через плечо. Я покинул кухню и прошелся по коридорам, иногда попадая в тупик, но чаще обнаруживая в конце концов, что один коридор переходит в другой. Спустя некоторое время я понял, что планировка дома была не так сложна, как показалось вначале, — коридоров было совсем не так много, просто они то и дело пересекались, отчего возникал двойной эффект: значительная часть площади внутри здания пропадала впустую и создавалась никому не нужная путаница.

Я не сразу нашел главную лестницу, широкую и просторную, с изогнутыми перилами. Она показалась мне слишком грандиозной. Лестница широким полотном спускалась в довольно узкий коридор и упиралась в голую стену. Некоторое время я размышлял над столь странным явлением, а потом заметил, что плинтус на этой стене был не таким высоким и не таким замысловатым, как на других. Складывалось впечатление, что раньше здесь был холл, куда и вела лестница, и он был уничтожен в результате перепланировки здания. Возможно, первоначально тут был главный вход, который впоследствии заменили нынешним боковым. Если так, то снаружи должны остаться какие-нибудь следы, и позднее, при дневном свете, я осмотрю это место.

Я продолжал прогулку по дому. Все коридоры были ярко освещены — возможно, для того, чтобы жильцы чувствовали себя более уверенно. В третий раз подойдя к главной лестнице, я решил, что уже неплохо изучил первый этаж, и стал подниматься наверх.

Я намеревался побродить и по второму этажу, но, добравшись до верхних ступеней лестницы, передумал. Подкрепившись яичницей, я чувствовал себя вполне сносно, прогулка по коридорам далась мне легко, но подъем по лестнице на один пролет сразу напомнил мне о том, что я не в лучшей форме. До второго этажа я добрался едва дыша, голова кружилась и болела. Все тело охватила необоримая усталость. Самое разумное, что я мог сейчас предпринять, — это отправиться к себе в свою комнату и отдохнуть часок-другой.

К сожалению, сделать это было не просто. Я впервые поднялся наверх по главной лестнице и теперь не знал, в какой стороне находится моя комната. Я решил пойти вперед в надежде рано или поздно набрести на знакомое место.

Так и случилось после непродолжительного странствия по второму этажу. Одна из дверей показалась мне знакомой, и когда я ее открыл, за ней, как я и предполагал, оказалась черная лестница. Отсюда я уже знал дорогу. Спустя две минуты, благополучно добравшись до своей комнаты, я лежал на кровати, радуясь физическому ощущению покоя во всем теле.

Не могу сказать, что я очень устал. Как я мог устать так быстро после шестнадцатичасового сна? Еще не было и половины седьмого, я бодрствовал менее двух часов. Но я чувствовал слабость, к тому же, лежа в постели, можно было подумать о людях, с которыми я уже познакомился, и постараться угадать, какого рода мотив заставлял одного из здешних обитателей действовать так жестоко и причинять увечья своим товарищам…

Через пять минут я уже спал.

Глава 3

В первый раз я встретился с доктором Фредериком Камероном в среду 18 июня, за пять дней до приезда в «Мидуэй». Стоял приятный солнечный денек, не такой жаркий и душный, какие обычно бывают в середине лета. Утром я провел три часа, неторопливо укладывая один кирпич за другим. Кейт впервые упомянула о Камероне за обедом:

— Митч, сегодня во второй половине дня с тобой приедет повидаться один человек.

Я подозрительно посмотрел на жену. Она никак не может избавиться от желания вернуть меня к активной жизни, и мне постоянно приходится быть начеку.

— Какой человек?

— Он хочет, чтобы ты поработал на него, Митч, — быстро заговорила она, не давая мне вставить никакого замечания. — Его послал к тебе Марти Кенгелберг. Тебе это по силам, а деньги нам не помешают.

Марти Кенгельберг — мой друг, с давних, счастливых времен. За два года, прошедшие с тех пор, как меня вышибли из полиции, я дважды неохотно соглашался взяться за работу, подходящую для бывшего полицейского — полицейского, которого вышвырнули не за взятку, а за нарушение долга, — и брался я за нее главным образом потому, что семья нуждалась в деньгах. Марти уже дважды или трижды приезжал ко мне с советом подать заявление на получение лицензии частного детектива. Он не понимает, что я оставил позади нечто большее, чем просто нью-йоркское управление полиции. А Кейт понимает, но хочет вернуть меня обратно.