Восхождение Зенты - [5]

После визита в “Благую весть” Саша вернулся в свой заброшенный домишко, взял чайник и спустился к реке за водой. Мутная вода городской реки жалась к его ногам, как беспородный щенок.

“Кто? — сосредоточенно думал Саша Иванов. — Кто?”

В тот день, когда “Благую весть” посетил Саша Иванов, Нина Лапсердак как всегда задержалась после работы. Она прошла по всем комнатам, по всем кабинетам, устланным бесшумными, лохматыми коврами, ровно поставила стулья и полила цветы. Она всегда уходила последней. Зенту она боялась.

По дороге домой Нина Лапсердак зашла к своей старой приятельнице Поделковой. Поделкова открыла ей дверь голая, в наброшенном халате и, шлепая мокрыми босыми ногами по полу, опять убралась в ванную. Нина Лапсердак повесила плащ на вешалку и пошла за ней. Поделкова лежала в ванной, как огромный, голый, желто-розовый тюлень. Так она изгоняла винные пары. В комнате, укрывшись пледом, спала никому не известная, чужая женщина. Поделкова никак не могла вспомнить ее имя. Лариса, Наталья или Валентина… Короче, она просто пришла мыть окна. По вызову. Оказывается, была еще художница Коркина, но та благополучно убралась восвояси еще полчаса назад. Эта Лариса, Наталья или Валентина, которая пришла мыть окна, по вызову, оказалась совершенно замечательным, редким человеком, и в порыве дружбы они все трое вместе вымыли в комнате большое окно и балконную дверь. А потом это отметили, распив бутылку настойки “Мiцной” объемом 0,7. Вполне возможно, что все это произошло и в обратном порядке — сначала они распили бутылку “Мiцной”, а потом уже вымыли окно и балконную дверь.

Несмотря на всю свою основательную разобранность, в глазах Поделковой мелькнул четкий практический интерес.

— Слушай, — сказала она, — подруга, где ты там пристроилась?

— Ты же знаешь… — сказала Нина Лапсердак. — Я говорила.

Поделковой можно было не говорить. Она и так все знала.

— Не нравится мне она, — сказала Поделкова, немного попыхтев и похлюпав водой.

— Кто? — не поняла Нина Лапсердак.

— Твоя Зента!

— Она не моя.

— Тогда чья же?

— Не знаю, — сказала Нина Лапсердак устало, ей не хотелось спорить с Поделковой. — Не знаю… Я выживаю.

— Мы все выживаем, — мрачно заметила Поделкова.

Это было несколько чересчур. Поделкова всегда выживала неплохо. У нее была тьма знакомых — приятелей и приятельниц, она была уверена в себе, из всего умела извлекать какую-то свою пользу, выдавала желаемое за действительное, что особенно замечательно — потом имея это желаемое. Особенно завидным для Нины Лапсердак было такое ее качество, как уверенность в себе. Это была скорее какая-то физическая уверенность большого, сильного, полнокровного животного. Вот и сейчас, лежа в ванне, огромная, желто-розовая, она вальяжно занимала собой жизненное пространство, ничуть не стесняясь своей наготы, а как будто даже ею особенно самоутверждаясь. В то время как Нина Лапсердак, немного сутулясь, сидела в углу на колченогом табурете и, даже сидя на табурете, занимала только его край. Так с ней было всегда и везде. Со всеми.

Нина Лапсердак была жертвой аборта. Ее мать уже шла делать это самое хирургическое вмешательство, чтобы прервать в самом начале жизнь Нины Лапсердак, шла со всеми полагающимися причиндалами, как-то: зубная щетка, домашние тапочки и теплые рейтузы, чтобы после не застудить придатки, и, пока она шла, несколько сантиметров живого, обретшего позже форму Нининого тела, корчилось и сжималось от ужаса в предчувствии смерти. На середине пути мать Нины Лапсердак остановилась. Ей стало страшно. Хирургическое вмешательство предстояло без обезболивания. Она пошла медленнее, борясь со своим страхом. Был холодный день, и ко всему остальному она очень замерзла. От холода ее и без того несильная воля совсем ослабела. И, еще немного потоптавшись перед дверями больницы, она пошла домой. Так Нина осталась жить. Но временами она чувствовала в самой своей глубине всхлипывания когда-то насмерть напуганного эмбриона, и такие люди, как Поделкова, теснили ее на край табурета.

Собственная фамилия Нины Лапсердак была Варенникова. Первый ее муж был Коля Попов, и какое-то время она была Нина Попова. Когда она была Ниной Поповой, она была даже каким-то другим человеком. Но это уже другая история. Вспомнить ее стоит лишь как пример великой способности женщины к переменам. Вторым мужем ее был Миша Лапсердак. На этой фамилии она прочно застряла, даже когда он, ни слова не сказав , уехал в Америку, где и сгинул, перед тем выписав к себе их общего и очень похожего на него сына. Нина Лапсердак боялась, что одна с сыном не справится.

Многие, в том числе и Поделкова, звали ее “Лапсердачка”.

— Ну, пошли, Лапсердачка, — сказала Поделкова, мокрой тушей переваливаясь через край ванны и заворачиваясь в беспредельных размеров банный халат.

В гостиной на диване все еще спала безымянная женщина.

— Подъем, подруга! — закричала Поделкова. — Не спать пришла!

Женщина встрепенулась и села на диване. Если все познается в сравнении, то в сравнении с Поделковой она была просто прелестна.

— Окна мыть пришла, — сказала Поделкова, разваливаясь в кресле и выставив вперед огромную, как колонна, голую ногу.