Восхождение в затерянный мир - [3]

И вот — замкнулось. Легенда — реальность — литературный вымысел — снова реальность: мы вместе с альпинистами вступаем в «затерянный мир»… Все восходит из жизни, и все в нее погружается.

Подлинный «затерянный мир» что-то проиграл в сравнении с романтическим, а что-то и выиграл. Во всяком случае, сам Макиннис и его друзья не разочарованы. Конечно, они знали, что никаких динозавров им не встретится. Но надеялись, что «затерянный мир» и вправду окажется удивительным местом. Так и вышло. Артур Конан Дойль звал не зря…

Интересно, что документальное повествование Макинниса в своем чисто литературном качестве кое в чем созвучно повести Конан Дойля. Внешне они, разумеется, антиподы: здесь — документ, там — фантастика. Здесь — быт, экспедиционные тяготы, жизненные, вплоть до проблемы уборной, неустройства — все то, из чего на девяносто девять процентов и складывается «реальная романтика» преодоления и победы. Там — романтика в чистом, облагороженном и, чего, таить, приукрашенном виде. Все так. Но автор «Восхождения в затерянный мир» вовсе не лишен литературного дара. Его повествование отнюдь не протокол спортивного достижения. Под пером Макинниса оживают характеры, мы видим его спутников еще и глазами художника. Обоим произведениям присущ юмор, меткий, ненавязчивый, чисто английский, хотя у Макинниса местами и более грубоватый, чем у Конан Дойля. Здесь литература смыкается не только с жизнью, но и сама с собой.

О сходстве и различии героев повести с действующими лицами реальных событий уже говорилось. Пожалуй, стоит отметить еще такой штрих. Конан Дойль и в жизни, и в своих книгах отстаивал гуманизм. Это его герой сэр Джон Рокстон поднял в «Затерянном мире» оружие против рабовладельцев (кстати, это невыдуманное рабство, оно примерно в те годы расцвело в дебрях Амазонки). Правда, затем сэр Рокстон и его друзья без особых угрызений совести оружием решили проблему «диких и воинственных троглодитов», что, впрочем, соответствовало духу того времени. Ребятам из команды Макинниса тоже приходится убивать змей и прочих ядовитых существ. Но, заметим, с какой неохотой делает это Макиннис! Уже отмечалось, что его друзья, пожалуй, шокировали бы Конан Дойля своими повадками и словечками. Но можно ли их представить палящими в «троглодитов» с той внутренней решительностью, которая была присуща героям «Затерянного мира»?

Тут есть над чем задуматься.

Итак, «затерянный мир» открыт. Исчерпала ли повесть свою роль, будут ли ее отныне читать? Не сомневаюсь, что это произведение Конан Дойля раскроет еще не одно поколение читателей. Потому что дело не в географической привязке и не в конкретике содержания. Страницы «Затерянного мира» зовут нас в Неведомое, а оно было, есть и останется. Жизнь, мечта и фантазия сплетаются в единую прядь, и эта золотая нить тянется в бесконечность. Так было и будет, потому что в человеке не может угаснуть стремление вперед, дерзкое желание проникнуть во все тайны мира, разгадать все загадки, покорить все вершины. На этих путях могут ли быть забыты книги, которые зовут к восхождению?

Повесть Конан Дойля была приглашением в зенит. Оно было услышано и принято. Фантастика Конан Дойля и осуществление Макинниса составили единую связку. Само восхождение продолжается, цепь его бесконечна и неразрывна. И всякий успех лишь этап и опора для очередного рывка.

Так в горах. Так в литературе. Так в жизни.

Дм. Биленкин

Глава первая

Мне поведали о Хрустальной горе, но из-за большого расстояния и неблагоприятного времени года я не мог к ней идти, вообще мне нельзя было больше задерживаться. Мы видели ее издалека, она была похожа на чрезвычайно высокую белую церковную башню.

Сэр Уолтер Рэли

Цепляясь за кирпично-красную поверхность песчаника, я провожал глазами летящие мимо бромелии. Попробовал посчитать, много ли скорпионов составили компанию растениям, но мешали беспокойные клочья тумана. По стене струилась вода, и дующий над пологом влажного леса в тысяче метров под нами юго-восточный ветер был поразительно холодным, хотя мы находились всего в 5°15′ к северу от экватора.

Метрах в двух над моей головой Дон Уайлэнз застыл, будто статуя, на полочке чуть шире его ботинок; его плотная фигура в оранжевой непромокаемой куртке вносила желанный элемент реальности в фантастическую картину. Из мрачного Бездонного камина наверху доносились отрывистые возгласы Джо Брауна и Мо Антуана. Я знал, что им приходится несладко, но мы ничем не могли помочь. Я все еще был под впечатлением самых жутких в моей жизни десяти минут и, балансируя на крохотной полочке, спрашивал, какой черт занес меня на Великий Нос горы Рорайма, где Конан Дойль поместил свой затерянный мир. Блестящая от влаги побитая веревка, по которой я только что поднимался, не внушала мне никакого доверия. Вспоминая, как все начиналось, я говорил себе, что инстинкт явно не обманул меня.

Это было в октябре 1969 года, когда ко мне в Гленкоу пришло письмо от Джона Стритли — давнего товарища по восхождениям, вместе с которым я проходил стену Гран-Жорас по северному маршруту; Джон постоянно проживает на Тринидаде. Распечатывая конверт, я предвкушал приятные новости: Джон не любитель писать письма, а уж если берется за перо, значит, задумал что-то увлекательное.