Восхождение Сенлина - [53]

Художник сидел, рассматривая горшки с орхидеями, которые украшали ограждение террасы, и его взгляд бегал даже во время размышлений. Художник оценивал рассказ Сенлина. Через минуту он пожал плечами, стряхивая задумчивость, и снова наполнил бокалы.

– Вы задаетесь вопросом, действительно ли женщина на картине – она. По нескольким мазкам краски, конечно, понять трудно, – сказал Огьер без намека на сочувствие.

– Так и есть.

– Также, полагаю, вы задаетесь вопросом, знаю ли я, где она сейчас, или она сидела там случайно в один прекрасный день, пока я работал.

– У вас прекрасное воображение, мистер Огьер. – Сенлин с трудом сдерживал горечь в голосе. Хотя он и рисковал всем, обидев художника, тот факт, что его честное признание встретили так сурово, вызывал досаду. – Уверен, вы этим гордитесь.

– Гордость – забавная штука. – Огьер осушил бокальчик и ухмыльнулся. – Больше всего ею наслаждаются те, кто менее всего ее заслуживает. Возьмем нашего друга Тарру. Он горд, но зато утратил собственное предназначение. Некоторое время назад его любили. Кто-то считал его великим человеком, но теперь… Ну, вы в курсе, как он проводит вечера. У него много знакомых, но маловато друзей, мистер Сенлин.

– Вы, конечно, более откровенны, когда он не рядом и не может защититься. Или вы хотите, чтобы я донес до него ваше мнение? – Хоть Сенлин и не мог спорить с оценками Огьера, он ощутил необходимость защитить запутавшегося друга. – Честно говоря, я не принимал никакого участия в той истории. Я относился к вам с неизменным уважением.

Огьер снова заправил за уши волосы – их кончики испачкались синей и зеленой краской с его запятнанных пальцев.

– Я вам это говорю лишь ради того, чтобы предупредить. Если вы ждете от него помощи, ваше терпение лопнет, или, еще хуже, он разобьет вам сердце. А вот я…

Он встал и прошел, словно чопорный землемер, к одной из множества стопок холстов, прислоненных к парапету. Он перебирал их, пока не нашел ту, которую искал. Это была маленькая работа, не больше ученической грифельной доски. Художник вернулся и передал ее Сенлину:

– Давайте-ка я сделаю вам свет поярче.

Он повозился с лампой, и из сумерек выступило лицо Марии, отображенное в странном, но волнующем пуантилистическом стиле Огьера. Ее волосы были распущены, и на ней не было красного пробкового шлема. Она сидела, выставив плечо вперед и повернув голову так, что спинка носа отражала волны темно-рыжих волос. За нею цвели орхидеи цвета слоновой кости, мандаринов и канареечных перьев, что позволяло немедля узнать место – ту самую террасу, где он сейчас находился. Такого выражения лица Сенлин у нее никогда раньше не видал. Оно напомнило ему восторженные, но безжизненные лики со старых икон. Но, разумеется, больше всего Сенлина потрясло то, что она была раздета до пояса.

Сенлин понял, что от него, видимо, ждут вспышки ярости. Он должен был возмутиться тому, что кто-то заставил его жену раздеться и воспользовался ее красотой. Но его чувства были слишком беспорядочны. Разом навалились печаль и потрясение, гнев и желание. Как будто два огромных барана яростно бились рогами в самом центре его сути. Столкновение с ее портретом оказалось таким мощным, что он больше не мог утешать себя доводами рассудка. Его стыдливость не исправит мир; его поиски не повернут время вспять. Его старое, уютное восприятие себя, жены и их совместной жизни утрачено. Его плечи задрожали. Он не смог сдержать слез.

Сенлин поднял глаза и увидел, как художник подался назад в замешательстве. Огьера, похоже, застиг врасплох внезапный всплеск эмоций. Живописец почему-то указывал тяжелым ключом на Сенлина, но, когда тот взял себя в руки, Огьер отвел ключ в сторону.

– Мне жаль, – сказал Огьер, и их с Сенлином взгляды наконец-то встретились. В беспокойных глазах живописца сиял ум. – Я забываю, что не все так безжалостны, как башня. Ладно, давайте поговорим по-джентльменски. Я слагаю оружие. – Он осторожно положил ключ на стол. – Сделаете ли вы то же самое?

– Я не вооружен, – сказал сбитый с толку Сенлин, глядя на ключ. – Что это такое?

– Это очень хорошо замаскированный и искусно изготовленный пистолет. Вы что, правда не носите никаких средств защиты?

– С чего бы это?

Огьер прижал горб к спинке стула, скрестил руки на груди с выражением приятного удивления.

– Вы действительно так наивны, как кажется. Впечатляет. Вряд ли я могу винить вас за дружбу с Тарру. Бьюсь об заклад, вы подружились бы и с барсуком. – Он позволил себе легкомысленный смешок. – Хорошо, я расскажу о вашей жене. Но сомневаюсь, что история вам понравится. – Огьер кивком указал на портрет обнаженной Марии, который Сенлин все еще держал в ослабевших пальцах, прислонив к столу.

Месяц назад Огьер рисовал на берегу водохранилища, недалеко от его обычного пристанища возле кафе «Риссо». Поздним утром появилась женщина в красном пробковом шлеме и села на скамейку. Как правило, Огьер не включал случайных пешеходов в свою работу, если только они не маячили вдалеке и могли быть изображены несколькими мазками. Но эта женщина сидела в самом центре его поля зрения, словно зачарованная. Она не шевелилась, лишь часами смотрела поверх головы художника. Итак, Огьер включил ее в свой пейзаж. Затем, когда дневной свет пошел на спад, Огьер собрал краски и сложил мольберт. Перед уходом он ненадолго прервал ее задумчивость, чтобы поблагодарить за то, что она так самозабвенно позировала.