Восхождение Сенлина - [52]

– Я не понимаю, почему люди платят за вторую крышу, когда над головами уже есть одна. Полагаю, все дело в привычке, – сказал художник, извлекая недокуренную сигарету из полной пепельницы и зажигая ее.

Художнику еще предстояло ответить на первоначальный всплеск эмоций Сенлина при виде знакомой фигуры на картине. Сенлин чувствовал, что художник увиливает от разговора, и это его тревожило.

Художник официально представился: его звали Филипп Огьер. У него была нервная привычка заправлять тонкие светлые волосы длиной до подбородка за уши, круглые и торчащие. Черты его лица были достаточно благородны: яркие бегающие глаза и подвижный лоб уравновешивали длинный нос с небольшой горбинкой. Горб на спине больше выдавался справа, из-за чего Огьер выглядел немного скособоченным, когда стоял неподвижно или сидел. В его голосе и мимике ощущалось нечто женственное, но Сенлин обнаружил мощное эго за спокойным фасадом.

Огьер пригласил Сенлина сесть, что он и сделал, хотя и бдительно устроился на краю сиденья – отчасти для того, чтобы не дать хмельным мыслям разбрестись куда попало.

– Я знаю, вы новичок в Купальнях, но не могу сказать, что мне нравится выбранная вами компания, – сказал Огьер.

– Тарру слишком часто пьян, и его сердце слишком разбито.

– Выпивка и печали, в которых он сам виноват, едва ли его оправдывают. – Огьер невесело улыбнулся.

Сенлин решил, что понимает подтекст: Огьер вряд ли отнесется с сочувствием или благосклонностью к тому, кто развлекается с его врагом. Сенлину оставалось лишь надеяться, что художника можно подкупить. Впрочем, средств у него осталось маловато.

Огьер достал из синего шкафчика бутылку и два гравированных бокала. Прежде чем снова сесть, художник положил на стол большой мастер-ключ – черную грозную штуковину с круглой головкой, в которую можно просунуть два пальца. Сенлин не помнил, чтобы на дверях, через которые они вошли, были замки.

– Вы, кажется, предпочитаете вино, но не хотите ли немного шерри? Боюсь, он ужасно сухой, но хороший, – сказал Огьер, и Сенлин, чувствуя, что не может отказаться, принял выпивку.

Огьер выпил за здоровье Сенлина, и Сенлин ответил той же любезностью, хотя от страха и вина хотелось сжаться в комок. Финн Голл предостерегал его именно от такой ситуации; разоблачив свое отчаяние перед Огьером, Сенлин сделался уязвимым. Он был полностью во власти художника. Но с того дня, как потерялась Мария, он в первый раз увидел что-то, связанное с ней. Мысль о том, что она все еще может быть или, по крайней мере, была в Купальнях, дала достаточно надежды, чтобы выдержать поведение Огьера.

– Откуда вы знаете эту женщину? – спросил Огьер, указывая на картину, которая привлекла внимание Сенлина.

Окрашенная доска теперь стояла на мольберте, лицом к ним.

– Она моя знакомая, если это вообще она. Трудно сказать.

– Просто знакомая? Если так, мне будет неудобно делиться подробностями ее жизни, – сказал Огьер, взял со стола массивный железный ключ и принялся им поигрывать.

– Я оговорился. Мы, разумеется, родственники.

– А-а, ну да. Возможно, вы ее рассеянный кузен? – Огьер зажег вторую сигарету и демонстративно выдохнул клубы дыма в сторону Сенлина. Когда к вони духов добавился запах дыма, у Сенлина заслезились глаза. – Знаете, ваша первоначальная реакция показалась искренней, и я подумал, что вам правда нужна помощь. Но теперь вы такой хладнокровный. А вдруг вы мерзкий оппортунист? Извращенец с вопиющими намерениями.

Спокойствие Сенлина дало небольшую трещину; отблеск мольбы ослабил его хладнокровный взгляд.

– Она моя жена, хотя у меня нет никаких доказательств. Я обещаю, что она это подтвердит.

Огьер, добившись желаемого откровения, улыбнулся. Сенлину захотелось броситься на самодовольного художника через стол. Это стремление его удивило.

– И она потерялась? – Всколыхнувшийся дым сигареты Огьер понукал Сенлина продолжать.

Сенлин не мог придумать никакого довода в пользу того, чтобы сочинить историю их разлуки. Он зашел так далеко, как только мог. У него почти закончились деньги. Дальше он не продвинется без посторонней помощи. Огьер казался достаточно разумным человеком. Может, годы издевательств Тарру его немного ранили, и еще он был слегка самодовольным и, возможно, коварным… но все-таки не выглядел преступником. Кроме того, какой у Сенлина выбор? Он решил рассказать Огьеру всю правду, хоть это и больно.

Сенлин сухо и лаконично описал их прибытие на поезде, суматоху Рынка, свою ошибку в том, что позволил ей уйти, и минуту их неожиданного расставания. Он суммировал свои поиски, не упомянув – едва ли понимая почему – про Эдит, про их ошеломляющее заключение, ее пытку и то, как он ее бросил. Он не хотел усложнять повествование о преданности Марии, так что поспешил перейти к тому, как бестолково обыскивал Купальни.

С выражением эмоций у Сенлина всегда было плоховато, и он переживал, что Огьер примет его сдержанность за безразличие. Он мог лишь надеяться, что искренности его признания будет достаточно, чтобы художник хоть немного смилостивился.

– Значит, она пропала… почти пять недель назад? – спросил Огьер, и Сенлин кивнул.