Восхождение на театральный Эверест - [39]

— А что ставить?.. — растерялся Михаил Станиславович.

— А что хотите. — улыбнулся Леонид Семенович.

— Хочу «Сильву».

— Ох уж эта «Королева чардаша»!.. Ну ладно, «Сильву» так «Сильву».

В театре новый постановщик встретился со штампами и плохим вкусом.

Люди открытые и талантливые, а актеры — однобокие: имея специальное музыкальное образование, только хорошо поют, но вот драматической подготовки — никакой. И Михаил Станиславович стал охотно делиться с ними секретами создания на сцене художественного образа и расширять их палитру актерской техники по системе К. С. Станиславского. Он добивался от актеров не просто бытовой и житейской достоверной точности, а точности образной и смысловой. Пусть это были всего лишь азы актерского мастерства, но они все-таки чуточку приподняли драматическую культуру актеров и добавили немало доверительных бонусов в режиссерскую копилку, с которыми легче стало ставить «Сильву» в своей интерпретации. Долгие годы эта классическая оперетта почему-то соседствовала с неглубоким, далеким от авторской правды либретто, которое от зрителя прикрывалось гениальной музыкой Имре Кальмана. И никто не хотел отступать от традиции: зачем изобретать велосипед, когда можно воспользоваться и старой колымагой. А вот Михаилу Ковальчику показалось, что в первой своей постановке музыкальной оперетты он просто обязан что-то переосмыслить, переписать, расставить другие акценты, чтобы поискать какую-то свежую «опереточную» правду и живые человеческие характеры.

Михаилу Станиславовичу пришлось чуть глубже других заглянуть в творчество Кальмана, тогда-то и обнаружилось, что первый авторский вариант «Сильвы» состоял только из двух актов и заканчивался разрывом отношений между аристократом Эдвином и звездой варьете «Орфеум» в Будапеште Сильвой Вареску. Но от композитора потребовали счастливого финала: «Это же веселый жанр, и здесь зрителям не нужны страдания и слезы Сильвы». Кальману пришлось дописать еще один, кому-то «нужный» акт. Михаил Станиславович предложил неожиданную трактовку этой оперетты: в двух первых актах главных героев играют одни актеры, а в третьем — другие. Так появился далекий от стандарта, необычный режиссерский ход. В третьем акте уже постаревшие Эдвин и княгиня Стасси, ставшие мужем и женой, приходят в театр оперетты посмотреть счастливый финал своей неудавшейся любви. И только тогда понимают, что стали жертвой интриг своих родных. Была даже мизансцена, когда Эдвин и Сильва порываются друг к другу. Но тут же на сцену выходил актер, игравший помощника режиссера, отправлял их в ложи и извинялся за «нервных зрителей», не умеющих вести себя в театре. Теперь спектакль весело подходил к счастливой развязке, но уже совсем с другими героями.

Конечно, оперетта — самый консервативный театральный жанр. Таким он стал почему-то по воле самих создателей: мол, незачем мудрить и утяжелять его лишними «изюминками», если и без того в нем все так легко, просто и понятно, а всякие там аляповатости, прижившиеся шаблоны либретто можно просто скрыть за музыкальной ширмой. На самом деле этот легкий, простой и доступный жанр таит в себе массу содержательных загадок и постановочных сложностей, разрешение которых ложится на плечи дружной команды единомышленников — режиссера, дирижера, художника, балетмейстера, хормейстера. Только после кропотливого творческого поиска создателей музыкального спектакля могут неожиданно всплыть какие-то свежие прочтения и новые открытия в душе «седовласой сеньоры оперетты», как это произошло с новорожденным первенцем «Сильвой» в постановке Михаила Станиславовича Ковальчика в Красноярском театре музыкальной комедии. Правда, театральные критики разделились во мнении: одни — восторгались, другие — считали, что «Ковальчик убил «Сильву», третьи — призывали не трогать «нашу оперетту и не сметь нарушать традиции». А вот публика валом валила, и не только на премьерные спектакли.

И месяца не прошло, еще далеко было до премьеры спектакля, а Михаил Станиславович уже пришелся театру «ко двору»: как-то сразу полюбился, стал «своим в доску», и у труппы даже стерлось из памяти чувство, что он совсем недавно для них был чужаком, обычным «пришельцем» за тридевять земель. Творческие идеи у него фонтанировали, как из скважины сибирская нефть. Работал он страстно, в охотку, у него вечно руки чесались что-то делать. Ну, и Леонид Семенович сделал ему предложение — занять кресло главного режиссера театра. Это стало для Михаила Ковальчика неожиданностью. Дома в бесконечных письмах без ответов он просил у Министерства культуры хоть несколько музыкантов, хористов, танцоров, а тут — вот тебе почти шестьдесят оркестрантов, тридцать человек балета, сорок человек хора, великолепные солисты. Да еще вдобавок просторная квартира в центре Красноярска на проспекте Газеты «Красный рабочий». Творческому человеку от такого отказаться — равносильно самоубийству. Правда, он сразу не ответил, а поехал известить семью, что увозит ее от дома «на край света». Красноярск его просто покорил. Это современный, построенный на Енисее с большим размахом город, а рядом — Саянские горы, могучая тайга. Сибиряки — люди особые. Суровая природа заставляет их быть строже к себе и по-доброму, с особым вниманием относиться к другим. Они мыслят крупно, масштабно, не мелочатся, не хитрят. Михаила поражали их лица, излучающие душевный свет и тепло.