Восхождение на театральный Эверест - [40]

В Минске бывший начальник управления и только что назначенный заместитель министра культуры Владимир Рылатко, в ящиках огромного стола которого пылились письма «ссыльного» главного режиссера о реформировании Бобруйского театра, попытался удержать в своем ведомстве Михаила Станиславовича и предложил ему пойти «главным» в ТЮЗ.

— Благодарю вас, Владимир Петрович, но не тюзовский я режиссер. А об условиях, которые мне предложили в Красноярске, я долгие годы даже и мечтать не мог. Поэтому, к сожалению, вынужден только свое сердце оставить вам в залог и огромное желание служить Отечеству, если оно меня еще позовет когда-нибудь.

Многие крутили пальцем у виска: «Ты сошел с ума, Миша. Из центра Европы просто так не уезжают в какую-то таежную глухомань». Не мог тогда этот на редкость деликатный человек выплеснуть наружу глубоко засевшую душевную обиду за унижение его профессионального достоинства, которое он всегда старался демонстрировать на подмостках разных театров родной Беларуси успешными и запоминающимися спектаклями. И только через десять лет в интервью газете «Літаратура і мастацтва» свои прошлые чувства он скупо обнажил: «Куда бы я ни поехал, меня бы через какое-то время, через несколько лет сняли с формулировкой «профессиональное несоответствие, бездарность, недотепа». Доходило до того, что мне открыто говорили: «Да разве ты режиссер? Тем более — главный».

Восемь лет жизни в Красноярске перевернули его судьбу. Ему показалось, что он начал свою жизнь с чистого листа и совершенно по другому сценарию: резко поменял театральное амплуа — стал режиссером музыкальных спектаклей. Михаил Станиславович вдруг почувствовал себя независимо и раскрепощенно: доверие расширило размах его крыльев, и он стремительно стал набирать высоту своего творческого полета. Здесь от главного режиссера почему-то никто не требовал бумажные отчеты по зрителям, обслуживанию села, шефству и другим подобным показателям деятельности театра, поэтому он сосредоточился только на постановках новых спектаклей. Ему никто не мешал менять привычную эстетику театра оперетты, не задавал дурацких вопросов типа: для чего в драме надо много петь, а в оперетте — использовать законы драмы? Он рассуждал так: «Театр — это всегда область недоверия, где надо постоянно доказывать право выходить на сцену, значит, нужна длинная актерская «скамейка» запасных, чтобы у опытных старичков театра по-хорошему «пятки горели», на которые вот-вот наступят талантливые резервисты- юниоры». Вот почему он поспешил при Красноярском училище искусств впервые набрать курс актеров музыкального театра и начать педагогическую деятельность. О его необычно смелых новаторских спектаклях взахлеб писала местная пресса. А на телевидении он был любимчиком за то, что хорошо смотрелся и интересно говорил, в кадре был непосредственным и откровенным. Здесь он удостоился чести быть членом президентского совета Российской режиссерской ассоциации по Сибири, которую в Москве возглавлял Марк Захаров.

Так не хотелось покидать Красноярск, но огромная страна раскололась на кусочки, как скованная морозами река по весне. Шел 1991-й, и ситуация в стране напоминала период НЭПа: нэпманы жировали, а творческий люд перебивался с хлеба на квас. Господа демократы экономической удавкой в одночасье прервали необходимую связь с Минском, Москвой, Ленинградом: стоимость билетов на самолет в три раза стала больше зарплаты даже главного режиссера. А в театре, между прочим, деньги «лопатой не гребут»: там еще никто в богачи не выбился. Театр — это призвание, и в нем не работают — ему служат. В советское время Ковальчикам в Беларусь, где остались сын, внуки, брат, сестра, мама, можно было летать хоть каждый месяц. Поэтому их вынудили искать место ближе к родному краю за Уральским хребтом.

В Пятигорск Михаил Станиславович летел по настоятельной просьбе директора театра Олега Иванова, с которым когда-то вместе работали в Красноярске, чтобы поставить хотя бы один спектакль — оперетту Жака Оффенбаха «Прекрасная Елена» и вывести труппу из ахового тупика. В то смутное время этот театр изрядно лихорадило: режиссеры менялись, как часовые на посту, а последние четыре года не было вообще никого, часто разные спектакли играли в одних и тех же декорациях, актеры разобщились на мелкие кланы и группки. Когда гостю показали «Цыганского барона», он совершенно не узнал музыки своего любимого Иоганна Штрауса. Дирижер тут же стал оправдываться: «В оркестре нет пяти музыкантов, а солист не берет высокие ноты». Из театра народ разбегался, как крысы с тонущего корабля: на курортах стало меньше отдыхающих, а без зрителей и инвестиций в театральном портмоне не бренчали даже монетки. Но творческий потенциал здесь еще не совсем угас. Поэтому «Прекрасная Елена» режиссеру-постановщику Михаилу Ковальчику удалась: долгожданная, одна из самых драматургически сложных и музыкально строгих оперетт в округе произвела настоящий публичный фурор. За постановку этой оперетты и раньше весьма неохотно брались коллективы музыкальных театров бывшего СССР, а теперь этот яркий, блестящий, искрящийся остроумием спектакль и вовсе можно смело занести в некую музыкальную «Красную книгу». Приунывшие было театралы вдруг ожили в шумном восторге, и в их сердцах затеплилась надежда на возобновление былой славы некогда гремевшего, как всенародный колокол, своего Ставропольского краевого театра. И Олег Иванов все-таки «дожал» Михаила Станиславовича, уговорил его стать художественным руководителем своего коллектива. Ну, а тот с ходу поставил спектакль «Мистер Икс» по оперетте Имре Кальмана «Принцесса цирка», который оказался общепризнанной удачей.