Восхождение - [65]

Шрифт
Интервал

Аристей сосредоточен, невольно пребывая в раздумьях:

- Судьбой чудесной вознесен над миром, я должен воссоздать корабль воздушный, могучий и летучий, из модели, даймоном сотканной из паутинок лучей серебряных и золотых, упругих и сверхстойких, как металлы, и светом исходящих, как ракета.

Парусник проносится вокруг острова, не касаясь воды.

В трудах вседневных без ночей и сна провел, казалось, год, а промелькнули меж тем десятилетья на Земле, погрязшей в войнах без конца, жесточе всех прежних вместе. Мог бы и вмешаться.

Но лишь подлил бы масла я в огонь. О, если б люди сверху вниз взглянули, из вечности на миг единый жизни, что чтут они, как пьяница вино во имя забытья и разрушенья, как будто жизнь обуза, а не дар, великий дар для счастья и познанья.

Из рощицы на острове показывается Сурин.

Сурин, решаясь заговорить на интимную тему:

- Да, парусник чудесен, спору нет; но удивительней, как вы в принцессу, из света сотканную, как из глины, вдохнули жизнь живую? Словно бог.

Аристей качает головой:

- Она была живою и во сне, внимая речи, звукам мирозданья. Модель живая старых мастеров, сошедшая с картины ненароком, храня в себе всю тайну бытия.

Я сиживал подолгу у нее, угадывая сны ее как будто, и вот однажды слышу я: «Эрот!» и узнаю в ней Афродиту с бала студенческого в Петербурге встарь. Я так проникся образом чудесным курсистки молодой, отдавшей жизнь и красоту за счастие народа, что вдруг узнал ее и вспомнил ясно, как я писал с нее саму Венеру Таврическую, - свет ударил в лоб, что скальпель иль игла, - она очнулась.

- Так, вы еще целитель?

Аристей с улыбкой:

- Может быть.

- Но почему ж теперь ее бежите? Принцесса вправе вас любить, как бога.

Аристей смеется:

- Соблазн любви и счастья столь велик и кажется естественным, не так ли?

Соблазн же власти или славы, как же? Здесь только бы начать - и прахом мир! Бессмертие окажется обманом, себялюбивой грезой властелинов.

Банальности подобной не приемлю. Когда могуч мой дух - не в том ли счастье? Не в том ли власть - к высокому стремиться?

Да если я бессмертен, значит, юн? И жизнь моя и счастье - впереди?

- Ну, хорошо. Вы правы безусловно.

Аристей вскакивает на ноги:

- Модель мне кажется живой, растущей, вбирая росы с солнцем изнутри, сиянье утра и вершин далеких. И остров с отмелью теперь, как пристань; а парусник вознесся до небес!

Принцесса оказывается на острове внезапно.

- Что здесь сияет, как мираж чудесный? Ах, что со мною? Прилетела я? Иль это сон? В него впадаю снова.

Аристей взволнован:

- Принцесса! Нет, смотри же! Как я счастлив! Корабль воздушный создан, весь из света, летучий и крепчайший, как алмаз, как новая планета среди звезд!

- А можно ли вступить на борт?

Сурин с опаской:

- Пожалуй. Но лучше не спешить, когда пред нами неведомое - чудо-юдо-кит.

Аристей вздыхает с удовлетворением:

- Для нас угрозы здесь не может быть. В ауре корабля мы словно птицы, но вознестись неведомо куда - ребячество, да и опасно, если подхватят нас космические силы до времени, пока мы не решим: «Куда ж нам плыть?»

Принцесса смеется:

- Но Землю облететь-то мы, верно, можем?

- Просто облететь? Нет, испытания необходимы и долгие… Взойду-ка я на борт, а вы покамест здесь оставайтесь. За меня не бойтесь. – Вступая по воде, исчезает в сиянии света от золотого бока корабля и показывается на верхней палубе. Помахав рукой, входит в капитанский мостик.

И вдруг корабль стремительно взмывает ввысь и исчезает за облаками.

Управление парусником осуществлял даймон, играя роль навигатора, что следовало еще сконструировать.

Так начались испытательные полеты, стремительные в пространстве, либо во времени, либо в пространстве и во времени, когда очертания лесов и населенных пунктов менялись на глазах. Аристей словно выпал из своего века и возвращение к замку в горах, погружение или всплытие в океане исчезающих пространств и времен, удавалось далеко не сразу, что, впрочем, его не смущало, ибо его увлекала наладка управляемости и всех свойств парусника настолько, что пролетали не дни, а годы, с прошумевшей на Земле второй мировой войной и с новой научно-технической революцией, сделавшей реальностью полеты в Космос. Все это требовало все новых усовершенствований, вплоть до компьютеризации системы управления и системы корабля в ауре информационного поля, задействованного более устойчиво и целенапрвленно.

Однажды Аристей едва сошел на остров, Сурин, встречая его, удивленно воскликнул:

- На корабле есть люди, Аристей!

- Да, вижу, кто-то машет нам рукой. Это же Леонард!

Это был действительно Леонард, оказавшиймя на борту парусника неведомо как. Аристей встретил его радушно:

- Какими судьбами, мой юный друг!

Леонард в крайнем возбуждении:

- Как рад я видеть вас! Не ведал даже, что так привязан к вам. Да у меня теперь роднее вас нет никого.

- Княгиня?

- Да. Красива, моложава, - вне старости и смерти, думал я, как вдруг изнемогла и не поднялась.

- Где это?

- У графини в Царском, где мы съехались, поскольку места в мире для нас как будто нет; мы ждали вас, причастные к судьбе и к жизни вашей, столь удивительной, с неясной целью, что манит, как загадки бытия. А вы забыли нас? Не может быть.


Еще от автора Петр Киле
Солнце любви [Киноновелла]

Киноновелла – это сценарий, который уже при чтении воспринимаются как фильм, который снят или будет снят, при этом читатель невольно играет роль режиссера, оператора или художника. В киноновелле «Солнце любви» впервые воссоздана тайна смуглой леди сонетов Шекспира. (Сонеты Шекспира в переводе С.Маршака.)


Сокровища женщин

Истории любви замечательных людей, знаменитых поэтов, художников и их творений, собранные в этом сборнике, как становится ясно, имеют одну основу, можно сказать, первопричину и источник, это женская красота во всех ее проявлениях, разумеется, что влечет, порождает любовь и вдохновение, порывы к творчеству и жизнетворчеству и что впервые здесь осознано как сокровища женщин.Это как россыпь жемчужин или цветов на весеннем лугу, или жемчужин поэзии и искусства, что и составляет внешнюю и внутреннюю среду обитания человеческого сообщества в череде столетий и тысячелетий.


Утро дней

Книга петербургского писателя, поэта и драматурга Петра Киле содержит жизнеописания замечательнейших людей России – Петра I, Александра Пушкина, Валентина Серова, Александра Блока, Анны Керн - в самой лаконичной и динамичной форме театрального представления.В книге опубликованы следующие пьесы: трагедия «Державный мастер», трагедия «Мусагет», трагедия «Утро дней», комедия «Соловьиный сад», весёлая драма «Анна Керн».


Сказки Золотого века

В основе романа "Сказки Золотого века" - жизнь Лермонтова, мгновенная и яркая, как вспышка молнии, она воспроизводится в поэтике классической прозы всех времен и народов, с вплетением стихов в повествование, что может быть всего лишь формальным приемом, если бы не герой, который мыслит не иначе, как стихами, именно через них он сам явится перед нами, как в жизни, им же пророчески угаданной и сотворенной. Поскольку в пределах  этого краткого исторического мгновенья мы видим Пушкина, Михаила Глинку, Карла Брюллова и императора Николая I, который вольно или невольно повлиял на судьбы первейших гениев поэзии, музыки и живописи, и они здесь явятся, с мелодиями романсов, впервые зазвучавших тогда, с балами и маскарадами, краски которых и поныне сияют на полотнах художника.


Телестерион [Сборник сюит]

Телестерион — это храм посвящения в Элевсинских мистериях, с мистическим действом, в котором впервые обозначились, как и в сельских празднествах, черты театра Диониса. Это было специальное здание в форме кубического прямоугольника, почти как современное, с большой сценой и скамейками для небольшого числа зрителей, подготовленных для посвящения. В ходе действия с похищением Персефоны и с рождением ее сына от Зевса Дионис отправляется в Аид, за которым спускаются в катакомбы под сценой зрители в сопровождении факельщиков, с выходом под утро на берег моря.


Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]

"Первая книжка стихов могла бы выйти в свое время, если бы я не отвлекся на пьесу в стихах, а затем пьесу в прозе, — это все были пробы пера, каковые оказались более успешными в прозе. Теперь я вижу, что сам первый недооценивал свои ранние стихи и пьесы. В них проступает поэтика, ныне осознанная мною, как ренессансная, с утверждением красоты и жизни в их сиюминутности и вечности, то есть в мифической реальности, если угодно, в просвете бытия." (П.Киле)