Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [99]

Всё это совершенно не исключает того, что Сталин уже давно обдумывал, как избавиться от своих старых соратников, ставших его противниками. И он наверняка занимался этим, поскольку это было в его характере. Видимо, не без причины Каменев в 1925 г. в доверительном разговоре с Троцким сказал: «Вы ошибаетесь, если считаете, что Сталин думает над вашими доводами. Он думает, как вас убить».

Если взглянуть на общую ситуацию во время XVII съезда, не кажется абсурдным предположение, что Сталин сначала планировал насладиться невероятным триумфом, закончить подготовку новой конституции и принять её с соответствующей праздничной церемонией. Но ход съезда создал совершенно новую ситуацию, причём убийство Кирова вскоре после съезда дало повод для столкновения со скрытыми противниками в партии, для окончательной «ликвидации» важнейших старых оппонентов — Зиновьева и Каменева, поскольку те ещё обладали влиянием, в основном в среде интеллигенции, — и для ещё большей дискредитации Троцкого в изгнании. Он решил обвинить Троцкого в том, что тот был истинным вдохновителем и организатором всех антисталинских выступлений в Советском Союзе, объявив его подкупленным агентом империализма.

Как действия раздутого аппарата безопасности, так и новые теоретико-идеологические ориентиры Сталина о постоянном обострении классовой борьбы при социализме оказали своё воздействие на общественное поведение и сознание людей, тем более что они вбивались в их головы через «Правду» и по радио. Многие искренние функционеры партии и государства также стали соучастниками, поскольку были вынуждены принимать участие в печально известных «тройках». Такие тройки в составе сотрудника НКВД, прокурора и первого секретаря соответствующего партийного комитета утверждали приговоры, основанные на обвинениях органов НКВД, на доносах и вырванных признаниях. Если тройка отказывалась согласиться с приговором, она обличалась в помощи и защите врагов народа и сама попадала под обвинение. Кроме того, сотрудники НКВД были обязаны успешно обезвреживать врагов народа и агентов для защиты мирного строительства. Это тоже открывало широкие двери для произвола.

В то время как новая конституция Советского Союза описывала демократическую структуру государства и общества, основанную на системе Советов, реальный процесс преобразования политической надстройки шёл в прямо противоположном направлении, а именно в направлении дальнейшего слияния партийных и государственных структур. Цель заключалась в ещё более сильной концентрации власти путём создания строго централизованного, иерархически выстроенного аппарата власти.

Отныне на верхушке аппарата власти любого уровня политической организации советского общества стоял соответствующий первый секретарь партийной организации. В соответствии с догмой о «руководящей роли партии» ему подчинялся не только партийный аппарат, но и государственный советский аппарат, поскольку без его приказа или согласия государственные институты не имели права принимать никаких технических или персональных решений. Каждый первый секретарь, в свою очередь, подчинялся первому секретарю ближайшего вышестоящего уровня, и эта линия субординации тянулась до самого верха. На верхушке властной пирамиды единолично принимал решения генеральный секретарь ВКП(б), после завершения преобразования политической системы занявший также пост председателя Совета Народных Комиссаров (позднее — Совета Министров).

Так Сталин объединил в своих руках всю власть над Коммунистической партией и над советским государством, а тем самым — и надо всем обществом. По-видимому, это был вывод, сделанный Сталиным из XVII съезда: политическую власть можно обезопасить только наивысшей концентрацией и централизацией. С тех пор он больше не доверял никому, даже своим ближайшим сотрудникам, которых заставил надзирать друг за другом и друг друга проверять — чтобы иметь возможность уже в зародыше задушить мало-мальскую угрозу заговора.

Поведение Сталина представляет ряд психологических загадок. Кто-то объясняет его гипертрофированную недоверчивость простой манией преследования, однако это слишком поверхностно. Если проследить его мотивы, то, на мой взгляд, нельзя игнорировать то, что Сталин считал себя коммунистом, видящим свою задачу в реализации социализма, а затем и высшей фазы коммунизма, в Советском Союзе (независимо от того, что именно он понимал под этим). Сталин, по-видимому, был убеждён, что в условиях, возникших в Советском Союзе, лишь он способен гарантировать успех этого грандиозного проекта. Различные высказывания заставляют так считать. Например, иногда он говорил членам Политбюро: «Вы как слепые котята. Что вы будете делать, когда меня не будет?». Нет сомнений и в том, как он расценивал большинство своих сотрудников в Политбюро: не очень высоко; однако это объяснимо. Они постоянно пребывали между жизнью и смертью и потому опасались высказывать собственные мысли и вообще действовать самостоятельно. Неизвестно, приходила ли Сталину когда-нибудь мысль, что это ненормальное положение и ненормальное поведение есть прямое следствие его политики.