Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [79]
Для массы рабочих и крестьян должна была царить широкая демократия, в то время как ограничения демократических свобод для членов свергнутых бывших эксплуататорских классов помещиков и капиталистов должны были действовать лишь в течение ограниченного времени. В соответствии с этим и избирались Советы во всех населённых пунктах и городах, районах, областях и республиках, а также Верховный Совет всего государства СССР. Этот последний формально был высшим органом власти Советского Союза, являвшегося федеративной республикой. В качестве исполнительного органа Советов, то есть правительства, был создан Совет Народных Комиссаров, как постановил после завоевания власти в октябре 1917 г. II Съезд Советов, однако впоследствии СНК столь же формально формировался Верховным Советом.
Однако на выборах в Советы действовало неравное избирательное право: члены прежних эксплуататорских классов были лишены права голоса, а голоса рабочих имели больший вес, чем голоса крестьян. Поскольку рабочий класс по сравнению с крестьянством составлял меньшинство, эта мера была необходима для обеспечения социалистического развития в отсталой стране. С формальной точки зрения это было «нарушением демократии», и поэтому неудивительно, что сторонники «чистой демократии» — прежде всего меньшевики — выражали резкий протест против этого.
Но «чистая демократия» не может существовать в антагонистическом классовом обществе, поскольку классы с их материальными интересами и определяемыми ими целями находятся в антагонистическом отношении между собой. Общественное неравенство классов не уничтожается формальным юридическим равенством. Демократия — это форма государства, и потому неизбежно, что классовое неравенство временно проявляется и в соответствующих демократических процедурах выборов.
Демократия также не является «абсолютной ценностью», поскольку социальный прогресс не может быть осуществлён в классовом обществе, если класс, воплощающий прогресс, подчиняясь формально-демократическим правилам, даёт свергнутым классам возможность мобилизовать мелкобуржуазные слои (особенно сильные в отсталой стране) против прогресса, и таким образом воспрепятствовать ему. В этом смысле общественный прогресс имеет приоритет над демократией. Другими словами: демократия не является «высшей ценностью», имеющей первейшее значение всегда и при любых обстоятельствах.
Уже отсюда видно, что Ленин, исходя из опыта Парижской Коммуны, совершенно не коснулся столь сложного вопроса, поскольку в крупном городе Париже эта проблема не играла особой роли. Но для России, где преобладала крестьянская экономика, она оказалась чрезвычайно важна. Если подходить к этому вопросу не формально, а принять во внимание то, что крестьянство и все мелкобуржуазные слои по своим экономическим условиям существования между буржуазией и рабочим классом не способны следовать самостоятельной перспективе социального прогресса (в смысле перехода к высшему социалистическому обществу), а с другой стороны постоянно колеблются между двумя основными классами — буржуазией и пролетариатом, всегда с надеждой когда-нибудь достичь уровня настоящих капиталистов и со страхом опуститься в пролетариат, — то становится ясно, что чисто формальное уравнение мелкобуржуазного класса с рабочим классом в революционные периоды заблокировало бы всякий социальный прогресс.
Это стало совершенно ясно в период Февральской революции, когда уже после выхода кадетов меньшевики и эсеры в одиночку руководили Временным правительством, проводя под именем «революционной демократии» мелкобуржуазную демократическую политику, не решавшую основные задачи буржуазной революции, и в то же время не открывавшую пути к революции социалистической. Потому-то в революционный период и стало оправдано и необходимо временно подчинить определённые демократические права общественному прогрессу.
Отмечу мимоходом, что дело не обстояло иначе и в великих буржуазных революциях, о чём прилежно забывают и умалчивают глашатаи чистой демократии. Достаточно вспомнить хотя бы о Славной революции в Англии, о Великой французской революции или о революционном рождении США.
Советы, естественно, избирались и в русских деревнях; они поддерживались в основном сельской беднотой — мелкими крестьянами, полупролетариями и батраками — слоями, обладавшими в деревне наименьшим влиянием, поскольку середняки и крупные крестьяне со своим более крупным землевладением, с тягловым скотом и машинами располагали гораздо большим весом в обществе. К этому добавилось то, что в деревнях Советы имели своего конкурента, а именно — «общину», деревенское сообщество, существовавшее столетиями и решавшее значительную часть общих проблем в деревне. Поскольку зажиточные крестьяне пользовались в них наибольшим влиянием, то в течение долгого времени советская власть не очень сильно укоренялась на селе.
Уже на примере этой непростой проблемы видно, что на практике развитие советского государства во многих отношениях происходило не совсем так, как первоначально планировал Ленин.
Почему так произошло? В общем, здесь можно повторить за Гёте: «Теория, мой друг, суха, / Но зеленеет жизни древо», поскольку даже наилучшая теория — это абстракция и обобщение. И потому она не может уловить все многочисленные особенности и детали весьма специфического развития, сосредоточиваясь лишь на фундаментальных чертах, на общем. Это особенно верно в данном случае, поскольку весь цикл буржуазной и социалистической революции в чрезвычайно специфичных условиях России ознаменовался совершенно особыми чертами, привнесшими ряд отклонений от «нормального» развития. Так, требования гражданской войны, вызванные отсталостью и размерами страны, привели к тому, что государство диктатуры пролетариата сформировалось не планировавшимся демократическим образом, а в направлении полуармейски организованного централизованного аппарата власти, руководившего обществом в командном стиле жёсткими диктаторскими методами и бюрократическими приёмами.
