Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [149]

С учётом всех этих обстоятельств ясно, что перед руководством этих стран уже по объективным причинам не могло быть слишком большой свободы действий для того, чтобы идти собственным путём в строительстве социалистического общества. К этому добавлялись важные субъективные причины. Все пожилые функционеры коммунистических партий прошли школу Коминтерна, выковавшую их теоретические и идеологические взгляды. «Большевизация» партий ещё в 1920‑е годы привела к тому, что фактически на ключевых руководящих постах остались лишь сторонники сталинского курса. Они были свидетелями победы Сталина над всеми оппозиционными силами в ВКП(б) и строительства социалистического общества в Советском Союзе по сталинской теории социализма в одной стране. Наконец, их теоретические познания в марксизме и их идеологическое сознание были в сущности сформированы «Кратким курсом истории ВКП(б)». Хотя многие события в Советском Союзе 1936–1938 гг. остались для них непонятными, их вера в Сталина и в руководство ВКП(б) оставалась непоколебимой. После победы над гитлеровским фашизмом она выросла ещё более под влиянием растущего культа личности.

Сталинская политика, успешно приведшая к построению социалистического общества, а наряду с этим и к победе социализма над фашизмом, представлялась им надёжной гарантией успеха. «Учиться у Советского Союза — значит учиться побеждать», — гласил лозунг тех дней, выражавший это убеждение. Советское общество считалось моделью социалистического общества, и поэтому его основные организационные формы, структуры и механизмы, а также его методы планирования и управления экономикой и всем обществом также могли и должны были считаться образцом.

Поскольку другого опыта не было, а успех, очевидно, подтверждал верность сталинского курса, этот взгляд казался правильным, и потому нельзя упрекать в нём ведущих функционеров, тем более, что их познания об истории ВКП(б) и Советского Союза были не особо обширными.

Только собственный опыт после начала перехода к социализму сделал проблемы видимыми и вызвал сомнения в том, должны ли советские методы просто перениматься или же было бы более многообещающе поискать собственные пути. По-видимому, поиски начались прежде всего у тех, кто отвечал за планирование и руководство экономикой, поскольку в более индустриально развитых странах вскоре выяснилось, что сверхцентрализация планирования путём центрального определения большого числа номенклатурных позиций, а также центрального администрирования и распределения материальных и финансовых ресурсов, с одной стороны, привела к росту бюрократии, а с другой, настолько сильно ограничила самостоятельность и инициативу производственных предприятий, что из-за этого заметно пострадала их эффективность.

Это чаще всего порождало предложения по изменению системы планирования в направлении большей децентрализации и большей самостоятельности предприятий.

Однако решения о столь значительных изменениях могли приниматься исключительно в политбюро, поскольку догма о руководящей роли партии царила во всех социалистических странах. Такая роль понималась не только как монополия на власть, но и как монополия на истину. Поэтому изменения принципиального характера могли быть достигнуты лишь тогда, когда в политбюро с этим соглашалось большинство. И хотя удавалось завоевать для проведения таких изменений тех членов политбюро, которые занимались реальными проблемами, подобные предложения обычно встречали сильное сопротивление тех, кто настаивал на сохранении якобы проверенных советских методов. Они видели в исправлениях курса уклон от партийной линии, называли это ревизионизмом и неуважением к СССР. Таким образом во всех партийных руководствах социалистических стран происходили споры и дискуссии, которые, однако, чаще всего проводились за закрытыми дверями, поскольку публичное обсуждение проблем такого рода не дозволялось.

Случался и временный прогресс, однако когда соотношение сил в политбюро изменялось, происходил откат назад. Уже принятые решения отменялись, руководство тянуло время и маневрировало, чтобы выждать более благоприятных условий. Хотя такие попытки исправления курса предпринимались во всех партиях и во всех молодых социалистических странах, в первые годы они не имели особого успеха. В сущности копировалась и навязывалась советская модель.

Даже в Югославии, которая после исключения КПЮ из Бюро Коминформа и объявления её вне закона сознательно дистанцировалась от Советского Союза, несмотря на то, что в области планирования и руководства экономикой она шла по принципиально новому пути «социализма самоуправления», в области политической надстройки по большей части сохранялась сталинистская система правления. А в борьбе против функционеров, дружески относившихся к Советскому Союзу, продолжали использоваться привычные методы и инструменты.

Положение, открывшее гораздо больше возможностей отхода от советской модели и большее поле деятельности для поиска новых путей и решений, сложилось благодаря XX съезду КПСС в 1956 г. Но прежде чем эти новые возможности могли быть использованы систематически и конструктивно, все партии и социалистические страны сперва должны были пережить серьёзную обеспокоенность, вызванную секретным докладом Хрущёва на XX съезде, которая привела к глубокому кризису всей социалистической системы.