Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [131]

В 1960‑х гг. экономически наиболее развитые социалистические страны оказались перед вопросом, следует ли им после завершения переходного периода от капитализма к социализму, то есть с окончанием создания основ социалистического общества, приступать к постепенному переходу к коммунизму. СЕПГ считала, что для этого нет достаточных оснований и что «широкомасштабное строительство социализма» ещё вовсе не завершено. При дальнейшей разработке и обосновании этой политической линии руководство СЕПГ при Вальтере Ульбрихте пришло к выводу, что социализм не сводится к кратковременной фазе, некой промежуточной станции на пути к коммунизму, а является долговременной общественной системой, которая должна всесторонне развиваться на собственной основе, создавая предпосылки для дальнейшего перехода к высшей фазе коммунизма. При этом с помощью научно-технической революции необходимо достичь такого уровня развития производительных сил, чтобы производительность труда смогла превзойти производительность труда в капиталистических странах. Ульбрихт даже говорил о практически самостоятельной фазе.

Эта концепция представляла другую теорию социализма, отличную от сталинской. В 1963 г. она появилась в партийной программе СЕПГ в формулировке, что дальнейшее формирование социализма является историческим процессом глубоких изменений во всех областях общества. Достигнутая в то время стадия социализма именовалась «развитым социалистическим обществом». Конечно, это было лишь условное название, по сути говорившее лишь о том, что этот социализм уже качественно отличается от своей начальной фазы, однако этот этап должен пройти ещё довольно длительное развитие, прежде чем называться завершённым. Эта оценка была реалистической в том смысле, что она не претендовала на представление неготового социалистического общества чем-то более высоким и не называла его строительство завершённым.

Этот взгляд вызывал подозрения у советского руководства брежневских времён, поскольку недвусмысленно указывал на отход от сталинской модели социализма. Однако оно воздержалось от публичной критики. Ответственные работники Академии Общественных Наук при ЦК КПСС осознали, хотя и после довольно продолжительных дискуссий с их коллегами из ГДР, что эта концепция и соответствующие формулировки во всяком случае более логически последовательны и гораздо ближе к реальности, чем построения КПСС, и в конце концов высказались за то, чтобы перенять их. Позднее они были использованы руководителями КПСС, когда в ноябре 1982 г. генеральным секретарём стал Андропов.

Пусть столетие Октябрьской социалистической революции станет поводом для подведения критических итогов. Необходимо исследовать, какие достижения в общественном развитии принесла эта революция и какой опыт из неё можно извлечь для всего, что важно для дальнейшей истории человеческого общества.

Название книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» свидетельствует об огромном впечатлении, которое Октябрьская социалистическая революция произвела на её современников. То, что крупнейшие империалистические державы предприняли военную интервенцию, тем самым вмешавшись в ход гражданской войны между силами царистской контрреволюции и социалистической революции, означало, что речь шла не только о национальном русском деле, а об уникальном событии международной важности.

Самые реакционные силы капитала сразу поняли, что здесь будет брошен серьёзный вызов их общественной системе в целом, так как и среди населения развитых капиталистических стран кипело недовольство, поскольку трудящиеся массы страдали от последствий империалистической войны, а растущее сопротивление обязано было вызвать изменения. Искра русской революции могла быстро перекинуться и зажечь другие революции, поэтому восстание в России должно было быть задушено как можно быстрее.

Таким образом, Октябрьская революция открыла новую эпоху общественного развития, в которой на историческую повестку дня встал вопрос о замене капитализма социализмом. В отсталой России это случилось лишь из-за её особого общественного развития, в котором феодализм, капитализм свободной конкуренции и монополистический капитализм отчасти перекрывались между собой и потому чрезвычайно обострили противоречия, ещё более усугублённые войной. В то же время развитые капиталистические страны, находящиеся на стадии империализма, уже достигли границ, за которыми существование эксплуататорских классов, владеющих средствами производства, не только стало экономически излишним, но и представляло всё бо́льшую опасность для будущего всего человечества.

Именно благодаря тому, что Октябрьская революция открыла новую эпоху человеческой истории, она приобрела выдающееся значение в мировой политике. Его не умаляет и тот факт, что в развернувшемся позднее соревновании общественных систем этот первый исторический почин закончился гибелью социализма — точнее, социализма определённой модели и только в Европе.

Сегодняшние противники социализма стремятся принизить всемирно-политическое значение Октябрьской революции, либо же вообще отрицают его, распространяя измышления, будто бы речь идёт всего-навсего лишь о перевороте, осуществлённом крошечной группой салонных большевиков. Меж тем эти ничтожные доводы опровергаются фактами. Ложь не становится правдой от того, что ренегаты социализма (вроде бывшего члена Политбюро Яковлева) без малейшего знания фактов заявляют: «Я пришёл к глубокому убеждению, что октябрьский переворот является контрреволюцией, положившей начало созданию уголовно-террористического государства фашистского типа». Видимо, он не может припомнить элементарных марксистских знаний, которые получил, будучи выпускником Академии Общественных Наук при ЦК КПСС, и много лет распространял, занимая при Брежневе должность заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Когда уже при Горбачёве он стал секретарём ЦК и членом Политбюро, ответственным за идеологию, его знания марксизма и его социалистические убеждения, по-видимому, полностью улетучились. После якобы глубокого изучения произведений Маркса они съёжились до нескольких лозунгов, и Яковлев пришёл к абсурдному выводу, будто Маркс всю жизнь стремился к одному насилию, власти и террору, и что марксизм — это лишь «идиотские мифы».