Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [121]

Успехи всё более снижались, источники прогресса начали исчерпываться. Экономический рост постоянно замедлялся и в начале 1980‑х гг. приблизился к нулю. Производительность труда росла всё медленнее, и высокие цели пятилетки 1976–1981 гг. не были достигнуты. Экономическое развитие стагнировало, что вскоре проявилось в негативных последствиях во всех сферах жизни общества. Вновь возникли трудности со снабжением на внутреннем рынке, экспортные поставки другим социалистическим странам в рамках СЭВ уменьшились, что особенно задело ГДР, поскольку выполнение её собственных экономических планов сильно зависело от поставок сырья из СССР.

Лигачёв также констатировал, что «в последние годы брежневского руководства заметно снизились темпы роста экономики, разрастались злоупотребления властью, падала дисциплина, целые зоны страны были вне критики»[210]. Не только он, но и многие другие секретари обкомов КПСС были обеспокоены и недовольны этим, однако критические взгляды высказывать было нельзя.

«За весь брежневский период, за те семнадцать лет, что я работал первым секретарем Томского обкома партии, мне ни единого раза не удалось выступить на Пленумах ЦК. В первые годы я исправно записывался на выступления, однако с течением времени надежды выветрились: стало ясно, что на трибуну постоянно выпускают одних и тех же ораторов — надо полагать, таких, которые хорошо знали, что и как надо говорить»[211].

Если заглянуть в протоколы партийных съездов времён Брежнева, там едва ли удастся отыскать хоть одно критическое упоминание о работе генерального секретаря и Политбюро, зато найдётся куча льстивых речей в честь тщеславного генерального секретаря. Борис Ельцин (1931–2007), в ту пору первый секретарь Свердловского обкома, тоже выступал с речами такого сорта. То же происходило и на заседаниях ЦК. Выступления заранее проверялись и утверждались, открытое обсуждение серьёзных проблем партии и страны не приветствовалось, а потому и не осуществлялось.

Таким образом, второй период брежневской эпохи действительно стал временем застоя, что означало регресс.

Для выяснения причин столь неблагоприятного поворота необходимо детальнее взглянуть на отдельные части общественной системы, поскольку здесь важную роль сыграло множество факторов — как объективного, так и субъективного характера.

Развитие советской экономики оставалось в сущности экстенсивным, оно было ориентировано на увеличение и расширение производственных мощностей без внедрения фундаментальных инноваций. Однако возможности роста экстенсивного развития к тому времени были по большей части исчерпаны. Количественный прирост рабочей силы в промышленности достигал всего 1,4 % в год, а производительность труда росла лишь на 2,3 %. Стало более угрожающим снижение инвестиций, чей годовой прирост упал до 2,2 %. Из-за слишком низкого объёма прибавочного продукта, производимого экономикой, снизилась и норма накопления, послужив отсутствию вложений в широкомасштабную модернизацию производственных фондов на основе интенсивного расширенного воспроизводства. При этом величина прибавочного продукта определялась уровнем производительности труда, из-за чего советская экономика, оказавшаяся в застое, неизбежно должна была двинуться по нисходящей спирали.

Производительность труда можно было повысить лишь за счёт масштабных технических инноваций, а наряду с ними и более высоким уровнем квалификации рабочей силы и рациональной организацией труда. Однако сам метод централизованного планирования и руководства экономикой был малопригоден для того, чтобы обеспечить большой инновационный импульс на основе научно-технической революции. Для этого были необходимы огромные дополнительные инвестиции, а также бо́льшая самостоятельная инициатива промышленных предприятий.

Меж тем решения о столь крупных фундаментальных преобразованиях в сложившейся системе могли приниматься исключительно в Политбюро, а не в Госплане и не в нижестоящих хозяйственных органах.

Таким образом, здесь объективные процессы изменений в экономике — которая в мировом масштабе уже давно перешла на интенсивное расширенное воспроизводство — пересеклись с субъективным фактором: Политбюро ЦК КПСС обязано было понять и оценить эти объективные изменения, дабы сделать из них необходимые выводы. Однако Политбюро даже не замечало, что чрезвычайно быстро растущая по сравнению с Советским Союзом капиталистическая мировая экономика к тому времени преимущественно сосредоточилась на использовании результатов научно-технической революции. Все предложения от членов правительства, Госплана и даже из самого Политбюро о созыве пленума ЦК по научно-технической революции с целью инициировать решительный переход советской экономики на качественно новую ступень попросту игнорировались. Назначенные даты проведения пленума из раза в раз откладывались, покуда тот в конце концов не был полностью отменён, поскольку по мнению генерального секретаря (а после смерти Брежнева и Андропова им стал Черненко) в нём было необходимости.

Очевидно, что с этим неразрывно был связан вопрос о способностях и компетентности группы первых лиц. Качество руководителей, собранных в Политбюро, часто называвшемся коллективным разумом партии, зависело не только от способностей отдельных его членов, пришедших в этот орган более или менее случайно, а решающим образом от политической системы сталинской модели социализма, определявшей структуру и образ действий этого органа и всего аппарата ЦК.