Восхождение - [2]

Илья Зиновьевич поднялся с кресла и стал прохаживаться по тесноватой гостиной, стараясь сбить охватившее его раздражение.

— Ты думаешь, что длинный не понимает этого? — искренне удивилась Ребекка.

— Нет, конечно, он надеется, он почти уверен, что будет так, как он задумал. Но сейчас в партийных органах неразбериха и бестолковщина. У них такая же разруха, как и в стране. Сегодня его приятель Иван Петрович в секретарях ходит, а завтра его сметут молодые наглецы или конкуренты. А я, как последний идиот, буду до пенсии сидеть в замах при назначенце из горкома.

Илья остановился у стола и выразительно посмотрел на жену. Его тёмные тронутые сединой волосы упали на большой покатый лоб, породистый еврейский нос светился отраженным лучом от люстры.

— Ты прав, Илья. Скорей всего, ничего не получишь, а интересную творческую работу упустишь. — Ребекка не могла не согласиться с безупречной логикой мужа.

— Конечно, Рива, не с нашим еврейским счастьем искать приключений. Мне нравится моя работа. От меня зависит технический уровень проектов. Моя голова, слава богу, ещё варит. Я могу научить молодых инженеров кое-чему и убедить руководство, что нужно поощрять их материально, если оно не хочет остаться в одиночестве, и продвигать их и защищать от недоучек-антисемитов. Со мной ещё считаются, когда я им нужен. А уйду в замы и влияние потеряю, и всё поставлю под удар, — с воодушевлением говорил Илья Зиновьевич. — Александр Абрамович, наверное, думает, что мы никуда не двинемся. А, может быть, он хочет так удержать меня, ведь мне неудобно будет после повышения по службе подать заявление на выезд. Тем более нужно остаться на нынешней позиции и не соглашаться ни на какие уговоры.

Через открытую настежь дверь в гостиную Яков отчётливо слышал высокий с хрипотцой голос отца. Он любил его, принимал его помощь и советы, гордился тем, что тот никогда и ни перед кем не унижался, не скрывал своего еврейства, а нёс его с достоинством и мальчишеским задором. В дружеской компании отец охотно рассказывал анекдоты, персонажами которых, как правило, были евреи, и сам же заразительно смеялся. Он был харизматическим лидером, остроумным и жизнелюбивым. Яков завидовал его умению находить общий язык со всеми, способности решать любые проблемы, избегая конфликта и не задевая чьего-либо самолюбия. Он учился у него культуре общения и своим достаточно прочным положением на работе был во многом обязан прямому или опосредованному влиянию отца.

Мать преподавала русский язык и литературу в старших классах одной из районных десятилеток. Мягкая и добродушная, она никогда не желала сделать карьеру, довольствуясь почти всеобщей любовью учеников, среди которых евреев или полукровок оставалось немного. В последнее время черноволосые и рыжие мальчики и девочки всё больше покидали школы, уезжая за границу или переходя в открывшиеся в городе на деньги Сохнут еврейские школы. Но Ребекку Соломоновну любили и к её национальной принадлежности относились с почтительным уважением, видя в ней человека открытого и сердечного. Время настало смутное, неопределённое, и молодое поколение, освободившееся от прежних идеологических стереотипов, переживало растерянность и брожение. Национальный вопрос, лишённый обманчивого покрова и пропагандистского флёра, стал перед ним серьёзным нравственным испытанием. А с Соломоновной можно было говорить обо всём, и классы на её уроках нередко превращались в дискуссионный клуб, где тема национализма, сионизма и антисемитизма горячо обсуждалась. Тогда она открывала ученикам глаза на незнакомые им факты и события прошлого и новейшей истории.

3

Во второй половине восьмидесятых подули ветры перемен, и вслед за Москвой и Санкт-Петербургом и в южной столице, где осмотрительные власти всегда решались на какой-то шаг с несуетной осторожностью и хитроватой оглядкой на московских хозяев, бурно и жизнерадостно пробилась к солнцу молодая поросль перестройки. Появились производственные и торговые кооперативы, открылось множество кафе и ресторанов, и, привлечённая новизной обстановки и непривычным меню, туда повалила изголодавшаяся по хлебу и зрелищам публика. Невиданная после Октябрьской революции свобода слова пьянила, Коммунистическая партия теряла власть и единство и распадалась на противоборствующие фракции. Расцветавшие пышным цветом социальные и политические свободы привели к формированию множества партий, заявивших об альтернативе КПСС. Газеты и литературные журналы заполнили сенсационные материалы о репрессиях сталинских времён, и произведения, до поры бдительно скрывавшиеся от народа в спецхранах, а теперь в небольшом количестве допущенные к печати зоркой и всеведущей партийной цензурой, были нарасхват. Оживилась торговля, и вездесущие челноки, будто рой разбуженных весенним солнцем и теплом муравьёв, ринулись во все стороны света, открывая новые пути и создавая своими плечами и локтями товарные запасы пребывающего в зачаточном состоянии свободного рынка. Одеваться стали пестрей и разнообразней, у людей появились деньги и множество не существовавших прежде возможностей их потратить.