Вошь на гребешке - [29]
Черна выругалась и замолчала, продолжая упорно и ритмично ворочаться с боку на бок в илистой вонючей нише. Зал доспехов, как и подобает, был в замке устроен на нижнем уровне подвалов, вдали от солнечного света и людского непокоя. Тут хранились сухие корни, спали до поры, когда травники их приголубят и уговорят знакомиться с тем, кто нуждается в помощи. Рудного крапа допроситься у леса и прежде удавалось так редко, что он вошел в поговорки наравне с кротким бугом и стройным каргом, обозначая небыль и невидаль. Во всех запасах замка Тэры отыскался всего-то один старый отросток, и он оказался упрям. На слова Ружаны не откликнулся, а когда девушка попробовала грубо облить его кипятком, скрутился на руке и взялся пережимать запястье. Так бы и остаться Ружане калекой, не прибеги на её вопли меньшой сын угольщика. Он стал учеником Тэры аккурат четыре дня назад, едва снял корень с руки травницы и, строго отчитав, погрузил в жирную болотину, заготовленную в нише на полу. Хозяйка замка задумчиво кивнула, не обратив и малого внимания на стоны Ружаны. Поманила мальчишку, долго смотрела в его пепельные глаза,так и не вернувшие детскую синеву.
— Вростом будешь зваться, душевно уговариваешь корни, — сообщила Тэра свое решение. — Нет на тебе настоящей вины перед миром, однако же время требуется, чтобы ты взглянул на себя со стороны. Ты — часть леса, но принять это сможешь лишь вне его границ. Если пожелаешь принять. Понял ли?
— Нет, — смутился мальчик, пряча за спину грязные, пахнущие болотом руки.
— Потому и нет в тебе настоящей силы. Пока — нет, и даст ли тебе мир время взрослеть, еще вопрос, — Тэра задумалась и ушла, не прощаясь.
Черна застонала и медленно поднялась на ноги, отдирая себя от пола совершенно по-настоящему. Темные мелкие отростки шевелились вдоль левого бока сплошным пролежнем, шелестели металлически, иногда звонко вздрагивали натянутыми струнами — занимали свое место в полном доспехе.
Что бы ни говорила Тэра и что бы ни имела в виду, это не важно.
Сложно и ложно — слова слишком похожие, и вряд ли напрасно. Они, по мнению Черны, годны для людей особенного склада. Пусть Бэл грызет себя, или вон — Тэра. А пуще обоих Милена, которая ничего не может сделать толком и по душе исключительно оттого, что дано ей много, а силенок поднять ношу да тащить — пока что нет. Вот и копается, и ругается, придавленная тяжестью дара. Другим жить не дает и сама еле теплится.
— Отчего наша Тэра делает то, что вроде бы не следует делать? — едва слышно прошелестел Бэл, подставив плечо и помогая выбраться на край ниши для взращивания доспеха. — Я ведь вижу, она не желает того, что намечается, и все же сама толкает события в самое бурное и непредсказуемое русло из возможных. Черна, что скажешь?
— Жрать хочу, — сообщила Черна, скалясь и ощущая привкус стали на зубах. — Жрать, спать и чесаться. Вдумчиво чесаться обо что-то железное. Хотя нет, железное мне теперь — на два движения.
— Я говорю о важном, — обиделся Бэл.
— Ты врешь себе и мне о пустяках, хотя желал бы спросить, далеко ли я проводила Милену и сильного ли заломала ей буга. Хорошо же, я скажу тебе... что думаю о Тэре и её делах.
— Ты невыносима. Значит, объезженный буг у неё есть. Уже облегчение.
— Сам начал. Знаешь, чем пророки отличаются от прорицателей?
— Она ушла безопасно, по спящим корням, ведь так?
— Не знаешь, — кивнула Черна, отметив растущую послушность тела. Она потянулась, повела плечами и огляделась. — Никто не знает из вас, вальзов севера... пока не попробует. Идем, мне надо увидеть Тэру. Не желаю следовать её слепым глупостям тоже — вслепую. Пусть хоть что скажет, пока есть время на треп.
— Йонгар прибыл, хозяйка с ним говорит, — досадливо тряхнул головой Бэл и вернулся к главному. — Куда она поехала?
— Что без рудного клинка, что с ним, ты все одно, недотепа, — вздохнула Черна. — Хотел беречь Милену, нечего было раздумывать и слушать приказы Тэры. Ты вообще кто — человек или так, к стеночке прислонился и тем самым держишься на двух лапках?
— Тэра делает нечто непонятное, — звенящим от обиды голосом повторил Бэл. — Я тут, потому что я должен быть тут, я знаю это, понимаешь? — Он ссутулился и оперся на стену. — И там тоже должен быть. Почему у тебя все просто, а прочие, вроде меня, постоянно топчутся на распутье?
— А ты бегай по лесу напрямки, — заржала Черна.
От избытка радости обретения единства с рудным крапом она хлопнула приятеля по плечу и виновато отдернула руку, когда Бэл пролетел через весь зал и кое-как успел извернуться, чтобы встретить стену хотя бы не лицом...
— Прости.
— Не хочу более мечтать об участи анга, и с чего мне взбрело в голову, что важно быть тут и стоять за твоей спиной? — Простонал Бэл, с трудом поднимаясь на ноги и щупая плечо, — бедный наш Руннар.
— Может, ты и научишься бегать напрямки, — заподозрила Черна, рассматривая свою руку, отливающую в слабом подвальном свете синевато-серым узором вареной рудной крови. — Не зашибла?
— Нет. Ты хоть понимаешь, что вопрос довольно... обидный?
Черна отвернулась и в несколько прыжков добралась до лестницы, слушая тихий, едва различимый уху шелест собственных стоп. Кованые перила в два пальца толщиной были сильно попорчены на пяти нижних прутьях: те, кто получал доспех в этом зале, не всегда могли сразу поверить в обретенное и усмирить детский восторг своего обманного, поверхностного всемогущества. Вязали прутья бантами, плели косичками.
