Восемнадцатый лев. Тайна затонувшей субмарины - [8]

– Берусь утверждать, что в данном случае речь идет о фальсификации, – мягко, в новом стиле «открытости и гуманизма», который в последние годы активно использовало в общении с гражданским обществом военное ведомство, заметил комендор. Он с укоризненной улыбкой, точно добрый учитель на нашалившего ученика, взглянул поверх очков на Сорена Мореля. – Вот у меня здесь копия приказа по ВМС Советского Союза о закрашивании всей внешней маркировки подводных лодок. А вот – иллюстративный материал. Это подлодки советского Балтийского флота на базах в Лиепае и в Кронштадте. Все сделаны в конце 1940 года, как свидетельствуют подписи. Видите, обозначения белой краской на рубках. Вот здесь – две лодки серии «С», средние. На рубках – буква «С» и номер. Здесь – субмарины серии «Щ». На рубках – буквы «Щ» и номера. А эти снимки сделаны осенью 1941 года в Кронштадте и на Неве, в Ленинграде. На рубках – никаких обозначений. Очевидно, на найденной подлодке не могло быть даже выполненных краской надписей. Трудно представить, что кто-то нарушил бы приказ Сталина! Однако в данном случае кое-кто пошел еще дальше, доказывая, что лодка несла обозначения, вырезанные из латуни. Ярко с точки зрения привлечения внимания СМИ, но довольно дилетантски, если подвергнуть находку даже поверхностному историческому анализу.

– Я не стану вступать в дискуссию по поводу сталинского приказа. Я сам читал о распоряжении закрасить все обозначения, – угрюмо заметил Сорен. – Но что есть, то есть. У корпуса лодки я обнаружил латунные знаки. Вероятно, они были приклепаны и отвалились со временем. Я поднял с разрешения кальмарского губернского антиквара цифру «8» и собираюсь в ближайшие дни отправить ее в лабораторию для проведения анализа металла. Возможно, удастся по его составу приблизительно установить, на каком заводе в Советском Союзе и в какой период был отлит этот сплав. Тогда исчезнут подозрения, что я сам выточил их в гараже, чтобы поразить газеты.

– Или что те же ребятишки, которые «поймали» вас на стрелу, якобы указывающую на «Юпитер», разыграли всех еще раз, опустив возле подлодки металлические наживки, – покровительственно рассмеялась ведущая, призывая аудиторию снисходительно отнестись к опростоволосившемуся исследователю.

– Мы проверили, кем работают родители подшутивших над вами школьников. У одного из них, Стефана Холла, отец рыбак. Вы ведь рассказывали в интервью, что в поисках лодки руководствовались указаниями рыбаков, у которых за что-то цеплялся трал в этом квадрате. Может быть, именно отец Стефана подсказал вам, где искать советскую подлодку? Может быть, он и сам сумел определить, какой подводный объект рвет его сети? Глубина там небольшая, а у рыбаков сегодня тоже есть сонары.

Сорен Морель был повержен. Он еще пытался защищаться, но при этом понимал, что доводы оппонентов выглядят куда убедительнее его собственных. Любой, откровенно говоря, поверил бы скорее ведущей и ее советнику в форме, чем человеку, бубнящему, что столкнулся на дне с фактом, который он и сам объяснить не может.

Репутацию мог спасти лишь лабораторный анализ состава металла, из которого была изготовлена «восьмерка», однако когда Сорен вернулся домой, его ждал еще один удар. Сара встретила его у калитки, чего с ней в горячие майские дни садовых работ обычно не случалось (Сорен периодически брюзжал, что весной он чаще видит попу жены, склонившейся над грядкой, чем ее лицо), и, протянув ему две черные таблетки неврола и пластиковый стаканчик с водой, безапелляционным тоном приказала:

– Немедленно выпей.

– Из твоих рук – хоть цикуту, – пробормотал Сорен и послушно проглотил горькую жидкость. – Действительно, сердце что-то зашевелилось. Видела, как меня там полоскали? Ну ничего, я отправлю нашу восьмерку в лабораторию Института сплавов в Германию, и эта бывшая девчонка-тарзанка еще успеет извиниться, прежде чем уйдет в декрет.

– Сорен, – медленно произнесла жена, обняв его за плечи. – Лаборатории – только ты не волнуйся – не будет. Кто-то забрался в гараж и украл знак. Думаю, это произошло, когда я смотрела передачу. Тоби залаял и стал царапать дверь, хотел выскочить наружу, но я его заперла в ванной, чтобы не мешал. Подумала, его опять беспокоят барсуки, устроившие нору под домом.

– Ты сообщила в полицию? – машинально спросил Сорен, все еще отказываясь осознать факт пропажи.

– Конечно. Дежурный сказал, что сейчас вышлют. Я обрадовалась, спросила: неужели наряд с собакой? Он ответил, что не с собакой, а с почтой, и не наряд, а бланк заявления об ограблении. Сказал, что это дело для страховой компании, а не для них. Я и в страховую компанию позвонила, но нам ничего не светит. Собственный риск – полторы тысячи крон, а знак они оценивают по весу металла и его биржевой стоимости.

– Сара, прекрати этот дурацкий отчет! – взмолился Сорен. – Я знаю, когда ты нервничаешь, в тебе пробуждается твоя немецкая пунктуальность, но лучше бы еще раз перемыла тарелки, чтобы успокоиться. Придется снова нырнуть на лодку и взять пробу металла с другого знака. Я не могу позволить, чтобы об меня так просто вытерли ноги на глазах всей Швеции.