Восемнадцатый лев. Тайна затонувшей субмарины - [4]

– К чему ты это рассказываешь? – Сара, терпеливо выслушав монолог супруга, теперь не скрывала раздражения. – Объект на дне не может быть «Юпитером», ты это сам прекрасно знаешь.

– Значит, на «Юпитер» ты бы меня пустила?

– Да ты ж его не нашел, о чем говорить!

– Вот, я воспринимаю эти слова как частичное признание. Значит, при определенных обстоятельствах ты бы не возражала, если бы я надел акваланг. Ну, Сара, глубина же ерундовая. К тому же, ты сама знаешь, нам нужен результат. Там что-то интересное. Одно погружение, я обещаю. Я сделаю видеосъемку, и нам будет чем заткнуть рот газетам. Ведь речь идет о сохранении нашего фонда!

Сара, вместо того чтобы выстрелить очередную возмущенную тираду, без сил опустилась на кожаный диван. В рубке стало слышно, как тихонько похрапывает Тоби, который по-стариковски задремывал в любое время дня. Сорен опять провел ее. К тому же, он прав – возвращаться с Эланда, имея на руках один сонарный снимок неизвестно чего, невозможно. В Стокгольме их сожрут.

– Хорошо. Пообещай, что не больше двадцати минут, – выдавила из себя Сара.

Чего лукавить, она поняла, что Сорен будет нырять, уже в тот момент, когда они грузили на борт акваланги, отправляясь к Эланду.

– Знаешь, если бы там был «Юпитер», я бы согласился нырнуть с баллонами, заполненными вонью с нашей кухни, когда у тебя на Рождество сгорел в духовке свиной окорок, – вынув загубник изо рта, прокричал Сорен. Он был счастлив, словно мальчишка, которому удалось сбежать с уроков.

Сара лишь махнула ему рукой, сказать что-нибудь язвительное в ответ у нее не было сил. Она кляла себя, что уступила и согласилась с доводами мужа. Надо было ей стравить газовую смесь из баллонов, и будь что будет!

Всплеск – и Сорен спиной вперед бултыхнулся в воду, провожаемой двумя парами глаз: встревоженными – Сары и любопытными – Тоби. Песик знал по опыту, что хозяин обязательно достанет ему со дна какую-нибудь штуку, чтобы он мог порычать на нее, а потом покорить, ухватив зубами.

Видимость для Балтики была превосходной, не менее десяти метров. Зеленоватую воду пронизывали солнечные лучи. Сорен опускался по буйрепу, сброшенному с якорем с «Ориона». Сердце колотилось сильнее обычного. Настроение было превосходным, все земные неприятности остались там, наверху. Это были мгновения предвкушения встречи с неизвестным, составлявшие главный смысл его жизни. Если уж суждено когда-то умереть, то лучше внезапно и в один из таких моментов.

Внизу открылось песчаное дно, изборожденное легкой рябью: работа волн, достававших в шторм эту глубину. Впереди и правее на дне темнела какая-то масса. Сорен, оставив линь, поплыл к «тени самолета», как они с Сарой окрестили сонарное изображение. Но это был не самолет. Перед глазами выросла подводная лодка, глубоко, почти до самой рубки ушедшая носом в песок. Из-за этого она и казалась на снимке небольшим объектом почти самолетной длины. Субмарина воткнулась в дно под углом примерно в тридцать градусов. Проплыв вдоль ее корпуса, Сорен добрался до бронзовых лопастей двух винтов, с которых свисали, точно куски савана, обрывки рыбацких тралов. Немецкая, русская, английская? Подплыв к кормовому орудию, он очистил рукой в толстой перчатке казенную часть от водорослей и донных отложений. В ярком свете фонаря отчетливо обозначилось клеймо: серп и молот, звездочка. Лодка «заговорила». А вот и продолжение истории русской субмарины. Рубку украшало обозначение, изготовленное из какого-то металла: «С 28». Сорен провел перчаткой по одному из приваренных знаков примерно метровой высоты, металл заблестел. Скорее всего, латунь. В отличие от некоторых знакомых ему шведских дайверов, Сорен специально не занимался охотой за затонувшими субмаринами, его интересовали три столетия расцвета парусного флота, с XVI века по XVIII: большие военные корабли, украшенные богатой резьбой и вооруженные бронзовыми и чугунными пушками, которые сами по себе представляли произведения искусства. В своей любви к позднему Средневековью и великолепным галеонам он был солидарен с Андерсом Франзеном, полагавшим, что «пировать» морской археолог может, лишь окунувшись в эту эпоху. Все остальное – лишь «закуска», и то на любителя. Тем не менее Сорен считал делом профессиональной чести держать в голове все известные районы гибели на Балтике значительных судов любых эпох, от ганзейских коггов до сухогрузов послевоенного времени. Подводные лодки входили в этот список. Ни одной из них в его «архиве под черепной коробкой» не значилось. Он взглянул на светящийся циферблат часов: двадцать минут на дне. Сара уже волнуется, да и в затылке стала подниматься пульсирующая боль. Врач был прав, с глубиной пора попрощаться. Сорен решил в последний раз пройти вдоль лодки, на этот раз у другого ее борта, наклоненного ко дну. Проплывая над палубой, он обнаружил открытый кормовой люк, который, словно разъятая пасть глубоководного чудовища, терпеливо ждал свою жертву. Нет, ловушка, ищи другого дурака! Протиснуться внутрь можно лишь сняв акваланг, это приключение для сумасшедших. В корпусе под рубкой, с правой ее стороны, где обозначений не было, зиял прямоугольный вырез. Взрыв мины, сорвавший лист обшивки внешнего корпуса? Подплыв ближе, Сорен пристально рассмотрел странную рану на теле субмарины. Вот это да! Похоже, кто-то поработал автогеном. Ровный проем был значительно меньше, а вернее у́же расстояния между шпангоутами, к которым крепились листы. Взрывная волна теоретически могла оторвать кусок стали только по периметру его крепления, в самых слабых местах. Дверь, вырезанная подводной сваркой, вела в командирскую каюту. Заплыть внутрь, однако, можно было, опять же, только избавившись от акваланга. Из темноты торчали рваные куски перевитых стальных труб.