Восемнадцать плюс - [10]

заключил Егор

тут мы и выпили

но ближе всех как я полагаю

подошел к истине популярный австрийский философ

Томас Шницель

по его мнению многие творческие личности

лучше других понимают смерть

где она и в какую сторону надо смотреть

как полагает Шницель

в песнях Элвиса Пресли

содержится приближение ранней смерти

это такое экзистенциальное естество

короче говоря колдовство

так общеизвестно что у древних славян

во время родов одной из крестьянок

открывали все двери настежь

распахивали окна

включая мужа все близкие лица

раздвигали ноги имитировали схватки

делали все чтобы помочь роженице

вот и Джеймс Джордж Фрэзер

описывает обряды полинезийцев

эти туземцы чтоб лучше был урожай

совокуплялись с землей травой деревьями

думали будто бы это улучшит всходы

уроды

вы все, – сказали потом миссионеры, —

все дело в Иисусе

лучше б молились Богоматери

или крестились почаще что ли

уроды вы и тупицы

но полинезийцы

все равно продолжали усердно ебать поле

это такая же традиция

как по весне трава

Пресли хотел умереть в сорок два

в своих песнях он заколдовал свою раннюю смерть

он с этим хотел

окончательно

определиться

так заключает Шницель

я согласен со Шницелем

думаю прав Шницель а не Готтенгот

не оттого ли наши стихи

полны ненужных длиннот

видимо мы малодушно боимся сдохнуть

превратиться в пепел труху золу

это телочке можно затирать про свою короткую судьбу

а сами стремимся не улететь в трубу

потому что копим бабло на случай болезни

если проблемы полезли

ходим на психоанализ

ходим к врачу мануалу гадалке

хотим чтобы в старости нас

качали на кресле-качалке

капали мезатон проводили гемодиализ

приглашали священника неоднократно

реанимировали пока на появятся трупные пятна

ну а умрем если

чтобы органы не забрали

надо чтоб их после вскрытия

непременно положили обратно

мы хотим умереть опрятно

мы не то что какой-нибудь Элвис Пресли

думаю, Шницель прав

иван

Иван, человек средних лет, достаточно полный,

Сидит в службе быта и там починяет молнии,

Точит коньки, делает копии ключей,

Ремонтирует часы и много других вещей.

И тут внезапно приходит ему телеграмма:

Дескать, вчера днем умерла Ваша мама,

Теперь Вы хозяин ее подмосковной однушки,

А пока приезжайте и хороните старушку.

Иван идет к начальнику, так, мол и так,

Нужен отгул – тот говорит: чудак,

Бери хоть неделю, коли такая драма,

Не каждый же день у тебя умирает мама,

Иван запасает деньги, надевает свитер в полоску,

Покупает билет до города Солнечногорска,

Курит в тамбуре, глядя сквозь слой сажи

Через стекло на зимние пейзажи.

Долго идет пешком, не глядя в небо,

Дверь прикрыли заботливые соседи.

Все аккуратно, будто вышла за хлебом.

Все по-домашнему – даже запахи эти.

Иван долго ищет паспорт и полис покойной,

Зачем-то берет ветеранское и пенсионное.

В больнице ему говорят, что вскрывать не надо:

Восемьдесят два, сердечко, и так понятно.

Молодой агент консультирует на предмет похорон —

Дескать, все формальности на себя берет он.

Они выбирают гроб экономической серии,

Недорогой, но с очень приличной материей.

По дороге домой до Ивана доходит:

Надо же всех обзвонить, рассказать им, вроде,

Надо устроить поминки для самых близких.

Он в голове составляет коротенький список.

Брат опечалился очень и даже плакал.

Сказал, что попросит шефа, но не обещает.

У жены шефа, кстати, четвертая стадия рака —

В этом году почему-то все умирают.

Сестра тоже расстроилась: бедная мама!

Хочет приехать, но дело в том, что Аленка

Месяц как родила – представляешь, пять килограммов —

В общем, теперь вся семья сидит с ребенком.

Вернувшись в квартиру, он вытирает ноги,

Прямо в прихожей закуривает папиросу.

Все-таки лучше, когда народу немного:

Двое приедут и трое пока под вопросом.

—

И приходит вечер. Луна встает,

Отражаясь в узком экране.

В телевизор глядит уже час Иван

И старается думать о маме.

Не выходит: туман застилает все,

Превращается в телепрограммы.

Там бандиты базарят о деле своем,

Блудный сын возвращается в отчий дом,

По Культуре мальчик с серьезным лицом

Залихватски играет гаммы.

Президент призывает на прецедент

Реагировать адекватно.

И тоска в Иване растет все сильней,

Что с ней делать и как – непонятно.

Он рукастый мужик, и к работе привык,

А особенно к долгой и тонкой.

Он отвертку берет, разбирает часы,

Протирает все шестеренки.

Чинит маме розетку – давно обещал —

Разминает уставшие плечи.

Точит нож, которым он в детстве играл,

Но ему не становится легче.

И тогда он припомнил, что есть у него

Старый друг этажом повыше.

Он берет телефон и звонит: «Егор!

Ты уж слышал?» – «Конечно, слышал».

И приходит Егор, и приносит вискарь,

Расставляет рюмки и кружки.

Говорит ему искренне: «Маму жаль.

Выпьем с горя, помянем старушку».

Первых три пили молча, потом разошлось.

У Егора теперь магазинчик,

У Ивана с работой не слишком срослось,

Не срослось и по жизни личной.

«Ничего, – уверяет Ивана Егор, —

Ты теперь сможешь сдать квартиру».

Допивают вискарь, начинают кагор,

Режут дольки подсохшего сыра.

А когда у обоих мутнеет взор

И пустеют опять стаканы,

Произносит тост его друг Егор,

Утешая друга Ивана.

—

с точки зрения Бога мы все на одно лицо точней на одну

волосистую часть головы

допустим человек всю жизнь был подлецом

обманул двух жен и сына дело с концом

и вот ему предстоит возмездие