Восемнадцать капсул красного цвета - [3]

– Пошли, – негромко скомандовал он, продолжая оставаться на месте.

Первым мимо него прошел Сёма, Семен Поликарпов. Слегка за тридцать, крепкий, с круглым лицом, сплошь покрытым веснушками. С виду этакий деревенский увалень, но только на первый взгляд, а он зачастую бывает обманчив. Сёма быстр, а когда необходимо, молниеносен. А так да, родился в самой что ни на есть глухой деревне и не понаслышке знает, что это такое, махать литовкой от самой утренней зари до первых звезд на небе. На поясе у Сёмы болтался длинный, обоюдоострый штык-нож от автомата Калашникова образца сорок седьмого, вернее, сорок девятого года. Никак не подходивший к АК-12, покоившемуся у него на груди на трехточечном ремне. Еще у него должен быть ПММ[3] в разгрузке: по нынешним временам с одним стволом и до ветру в кустики не ходят.

Следующим шел Денис Войтов. Дёня, темноволосый и темноглазый, был остер на язык, как опасная бритва немецкой фирмы «Золинген». У его ВСС[4] оптика была не родной – швейцарской. И берег он ее так, как не холят и не лелеют молодых красивых жен мужья, старше их лет на тридцать. В пару к «Винторезу» – «стечкин»[5], в открытой кожаной кобуре, висевшей слева под мышкой. Хотя Денису туда и пулемет можно пристроить – здоров как бык.

И Поликарпова, и Войтова Глеб знал отлично: пару раз они в такие передряги попадали, что только чудо и спасало. Или сам Всевышний, если, конечно, он существует. Что очень сомнительно после того, что произошло несколько лет назад.

Третьим расхлябанной походочкой шел Атас, Кирилл Лажев, и, глядя на него, Глеб непроизвольно поморщился. Прорезиненный дождевик сидел на нем комом, на левое плечо, стволом кверху, был накинут не самый подходящий к случаю восемьдесят первый ИЖ. Приклада нет даже откидного, вмещает всего пять патронов, и на перезарядку уйдет куча времени. Ладно бы «Сайга», «Вепрь», если уж под нормальное оружие руки не заточены, но не эта бандура, из которой толком и прицелиться не получится, не рискуя остаться со сломанной челюстью.

Но без Лажева не обойтись: через пару дней, если все сложится благополучно, они окажутся в окрестностях Тимошкино, а это чудо – уроженец тех краев. На всем пути именно там самые опасные места, и, если они их преодолеют, остаток маршрута покажется им легкой прогулкой.

Еще и со зрением у Лажева проблемы, по-хорошему ему бы очки, но почему-то он их ненавидит. Так что поменяй ему этот огрызок даже на пулемет, толку не прибавится нисколько.

«Ты уж не облажайся, Лажев», – мысленно пожелал ему Глеб. Знал он, как тот не любит свою фамилию, именно из-за такого и не любит.

Следующей шла Полина Пронская. Высокая, отлично сложенная девушка с красивым, улыбчивым лицом. Вот и сейчас она ему улыбнулась. Именно из-за Полины они и отправились в путь.

– Глеб, я очень на тебя надеюсь, – говорил ему Викентьев, – очень. Ты уж постарайся, чтобы с ее головы даже волосок не упал.

У Полины тоже должен быть пистолет.

«И дай бог, чтобы он вообще тебе не пригодился, – подумал он. – Не знаю, чем ты уж так важна, но Петрович не требовал и не приказывал, нет, он именно просил, чтобы с Полиной ничего не случилось».

Глеб взглянул на идущего вслед за девушкой Эдуарда Молинова, ее спутника, и поморщился снова. Нет, не потому, что тот был ему неприятен, причина крылась в другом. Не любил он, при всех их достоинствах, булл-папов[6], а именно такое оружие Молинов и держал в руках: «Тавор», или «Тар-21», израильского производства под натовский патрон 5,56.

Шестым будет он сам, Глеб Чужинов, Чужак. Двадцати восьми лет от роду, страдающий неизлечимой болезнью, от которой нет спасения, и жить которому осталось семнадцать дней. Или восемнадцать, а то и все девятнадцать, если он пожелает кататься по земле, воя от боли, разрывающей внутренности, пока наконец не придет сладостное забытье.

Пропустив Молинова, Глеб пристроился замыкающим. Так они и будут идти все время, именно в таком порядке. Семен дорогу знает, ну а самое опасное место сзади. Твари, если они их обнаружат, не станут устраивать засады и подкарауливать, а набросятся сразу. А обнаружат их они, вероятней всего, по следам.

Как ни хотел Глеб не оборачиваться, но все же не выдержал. Провожающих в этот ранний час было мало. Полковник Викентьев да пара случайных человек. И Марина. Девушка выглядывала из-за угла срубленного в лапу домика и в тот момент, когда Глеб взглянул на нее, помахала ему рукой. И еще она что-то прошептала. Глеб махнул ей ответно, тоже шепнув: «Будь счастлива, Марина. Вряд ли нам суждено увидеться снова».

Накануне, когда он с самого утра заявился к Заводчикову, его уже ждали.

– Проходи, Глеб, проходи. Викентьев меня предупредил, чтобы я тебе ни в чем не отказывал. – Почему-то Заводчиков на этот раз даже не вставил свое «в пределах разумного», хотя обычно употреблял его к месту и не к месту.

– Здравствуй, Олег Георгич, – поприветствовал его Глеб.

Он знал его неплохо, несколько раз приходилось иметь с ним дело. Мужик в общем-то нормальный, разве что излишне прижимистый. Но как иначе-то: каким должен быть человек, заведовавший всем тем, что приходилось добывать по́том, а иногда и немалой кровью?