Восемь знамен - [28]

— Я вернусь завтра на сампане и заберу товар.

— И привезете деньги, — напомнил Роберт.

— И привезу деньги, — согласился Сэнь.

— Сорок фунтов серебра! — ликовал Петерсен. — Вот так выручка! И это еще не все. Господин Баррингтон, примите мои извинения. Вы знаете, закрадывались иногда всякие сомнения… А теперь сам вижу, какое это замечательное предприятие. Жаль, что его нельзя будет повторить.

Да уж, вне всякого сомнения, помогая Хошэню избежать заслуженного «десерта» — достойного наказания, они станут для нового режима «persona non grata».

Юнь вернулся на следующее утро, как раз когда от бригантины отваливал сампан Сэня, нагруженный мушкетами и боеприпасами.

— Какую сделку вы заключили с этим человеком? — с тревогой спросил Юнь.

— Очень удачную. Мы продали ему все запасы нашего оружия.

Юнь не отводил взгляда от удаляющегося сампана.

— Его нужно арестовать. Я съеду на берег и сообщу знаменным.

— Арестовать? Разве продажа оружия запрещена?

— Ему — запрещена, он революционер.

— Революционер? Мне казалось, я нахожусь в самой мирной и спокойной стране.

— Ни одна страна не может быть совершенно мирной и спокойной, Баррингтон. Мы — покоренный народ, как тебе известно.

— Ну да, но я полагал, что вы с этим смирились.

— Все благоразумные мужи, все истинные мужи смирились с этим. Существует закон, писал Конфуций, гласящий: если противник слишком силен, истинный муж сдается ему и ждет лучших времен. Но в моей стране много таких, кого не назовешь истинными мужьями. В этих краях, если говорить конкретно, существует общество Белого Лотоса. Слышал о нем?

Роберт кивнул.

— Это очень древнее общество. И очень вредоносное. Его члены считают, что только они являются настоящими китайцами. Ха! Они утверждают, что лишь благодаря их борьбе из Срединного Королевства четыреста лет назад были изгнаны монголы — Юаньская династия, и ее место заняла Минская династия. При Минах Белые Лотосы процветали. Но затем пришли маньчжуры и уничтожили Минов. Белые Лотосы сражались против маньчжуров и потерпели поражение. Думали, что с ними покончено. Но за последние пятьдесят лет они снова оживились — объявились к северу от реки, засели там в горах, вербуют сторонников, а при первой возможности нападают на маньчжурские отряды. Их вождя зовут Чжэн И. Сэнь — один из его подручных. Я должен поспешить.

— Но если ты это знаешь, то и властям в Ханькоу все должно быть известно. Почему же тогда они не арестовали Сэня, как только он появился в городе?

— Взяточничество и коррупция, — мрачно сказал Юнь.

Он тут же уехал, не дожидаясь, пока Роберт расскажет о случившемся Петерсену.

— Он не конфискует наши деньги? — забеспокоился капитан.

— Ну ему же известно, что мы не знали, кто такой этот Сэнь. Кроме того, в любом случае мы остаемся единственной надеждой Хошэня на спасение.

Юню не удалось заставить местного командующего знаменными войсками выступить против Сэня, и о происшедшем, казалось, быстро забыли. Роберт, Петерсен и вся команда настроились ждать. В Ханькоу жизнь протекала даже приятнее, чем на реке. Как и обещал Ван, их снабжали даровыми свежими продуктами и водой, а когда у моряков почти не осталось пригодных для продажи вещей, это никак не мешало им заводить подруг: Юнь с готовностью ссужал их пригодными для повседневных нужд так называемыми «деньгами» — бумажными купюрами малого достоинства, которые имели в округе свободное хождение.

Из развлечений они, по примеру китайцев, нередко выбирали пользующийся большой популярностью театр, хотя и не сразу разобрались, что происходит на сцене, потому что китайцы обходились без декораций, все строилось на игре воображения и китайских традициях, согласно которым каждый предмет реквизита или костюм имел строго определенное значение. Так, если мужчина держал весло, это значило, что он плывет в лодке; веер в руках отличал ученого; если актер стоял на столе, а другие бегали вокруг него, то он был невидимкой. Кроме того, лица актеров (женщин среди них не было) густо гримировались, и каждая линия и цвет отражали какую-то характерную особенность персонажа, хорошо известную зрителям.

Когда представления шли совсем уж непонятные, моряки отправлялись глазеть на публичные порки и казни, которые устраивались ежедневно, или присоединялись к зевакам, издевающимся над несчастными в канге[7], вынужденными сносить все, что забавляло смеющуюся, глумящуюся толпу. «От этого кровь стынет в жилах», — приговаривал Петерсен.

Сильнее всего их влекли игорные притоны, где матросы быстро спускали все свои «деньги».

Но вот наступила весна, и они потеряли покой, начали в открытую спрашивать, вернутся ли они вообще когда-нибудь домой. Роберт успокаивал их как мог, но и сам уже тревожился, потому что заметил: Юнь вдруг упал духом.

— В горах идут бои, — сообщил тот. — Нашего господина послали против Белых Лотосов.

— Наш господин еще и полководец?

— Ну да, он уже участвовал в походах против Белых Лотосов.

— А тем хоть бы что.

Юнь криво улыбнулся.

— Нашего господина обвиняют в том, что деньги, отпущенные на военную кампанию, он израсходовал на свои нужды и поэтому не смог уничтожить мятежников.