Восемь знамен - [117]

Джон Баррингтон получил наконец должность, к которой так стремился, однако к тому времени Хун запретил предпринимать новые попытки развернуть боевые действия к северу от Янцзы, а также двинуться к Шанхаю. Даже если его войскам, скорее всего, будут противостоять наспех мобилизованные и плохо вооруженные войны китайской армии, он все равно опасался последствий нового поражения. А такая вероятность существовала, потому что его великое движение выдохлось. Хун Сюцюань воплотил в жизнь свою мечту править Нанкином. Теперь он проводил время за изданием декретов, казнями своих противников и развлечениями в гареме.

Хун оставался ярким, умеющим убеждать оратором, и его люди продолжали боготворить своего кумира. Однако его незнание жизненных потребностей народа, удаленность от проблем управления хозяйством были очевидны. Он объявил себя «Сыном Бога» и считал, что ничего иного не нужно массам последователей его идей, которые теряли рассудок перед ним. Он объявил Конфуция, Будду и Мандат Небес ересью, но не дал чего-либо существенного взамен: его познания христианских догматов ограничивались несколькими проповедями. Слово Христово он и сам никогда до конца не понимал.

Отдавая распоряжение, чтобы каждый земледелец и торговец всю свою собственность жертвовали для общего дела, Хун совершенно не принимал в расчет, что именно на этих людях, которые поставляли продовольствие и оказывали всевозможные услуги, и держится страна. Изгнанные со своей земли, лишившиеся зерна и скота, покинувшие разграбленные дома, они либо превратились в безземельных разбойников, либо присоединились к тайпинам в надежде разжиться за счет грабежей. Их склады превратились в руины, поля заросли сорняками, необработанная земля стала бесплодной пылью. Если кто-нибудь говорил Хуну, что его народ голодает, он отвечал:

— Мой отец всех накормит.

Там, где люди умирали от голода или от рук тайпинов, естественно, возникали эпидемии. С территорий, захваченных мятежниками, ежедневно приходили сообщения о гибели тысяч людей. Хун не проявлял к этому ни малейшего интереса. Он и его ближайшее окружение ни в чем не нуждались. Джоанне пришлось признать, что ей повезло оказаться в числе этой привилегированной группы, если можно назвать привилегией жить среди всей этой крови и отчаяния. Но она была еще достаточно молода и у нее оставалась надежда пережить бесчинства тайпинов и вернуться в свою семью. Даже если ради этого приходилось терпеть истязания от собственного дяди.

Джоанна села и устремила взгляд в темноту, готовя себя к очередному унижению, но вдруг поняла, что у ее кровати не Джон Баррингтон, а евнух, которого раньше она никогда не видела.

— Тсс… госпожа, — прошептал евнух. — Меня зовут Чжан Цзинь. Я был другом господина Джеймса, пока меня не постигла беда. Я хочу служить вам, госпожа.

— Зачем тебе это?

— Вы — сестра моего друга.

— Тогда благодарю тебя, Чжан Цзинь. Мы будем товарищами хотя бы по несчастью.

— По несчастью, госпожа?

— Разве ты не знаешь, что «небесный король» и все те, кто ему служит, несут людям только несчастья?

Несколько секунд он хранил молчание, затем сказал:

— Вы говорите от души, госпожа?

— А что, ты собираешься выдать меня? Ну что же, Баррингтон в очередной раз побьет меня, и только.

— Это я должен бояться, как бы вы не выдали меня, госпожа. Неужели вы думаете, что я уважаю этого человека, эту живую фальшивку, этого узурпатора власти великих Цинов? — Его голос звучал тихо, но напряженно. — Слушайте меня, госпожа. Я собираюсь бежать из Нанкина в Шанхай, а потом дальше — в Пекин, но, случайно узнав, что вас удерживает заложницей ваш дядя, отложил исполнение своих планов. Но все равно убегу. Вы пойдете со мной, госпожа?

— В Шанхай? О, если бы это было возможно!

— Если вы решитесь, то возможно, госпожа. Нужно только набраться терпения. Я вам скажу, когда настанет подходящий момент.

Для евнуха осуществить побег особого труда не составляло. Тайпины относились к евнухам почти как к собакам. В лучшем случае на них не обращали внимания. Труднее приходилось Джоанне, которая была вынуждена покоряться, когда бы Джону Баррингтону ни вздумалось посетить ее. И стало еще труднее, поскольку Чжан Цзинь постарался попасть в услужение к Джону и теперь, став личным евнухом Джоанны, присутствовал во время приема ею ванны… а она стала чувственно зависимой от своих слуг, как всякая китайская дама.

Она терзалась сомнениями: с чего это евнух решил помочь ей, рискуя собственной жизнью. Она подозревала, что дело не только в его преданности Джеймсу, но упустить этот шанс ей не хотелось, какие бы истинные мотивы им ни двигали. В любом случае больше надеяться ей не на что.

Однако она была застигнута врасплох, когда всего через неделю он, массируя ее после ванны, заметил:

— Госпожа сегодня выглядит довольной.

— О, Чжан Цзинь, — прошептала она, не в силах лежать спокойно под легким прикосновением его пальцев. — Разве я принадлежу себе?

— Вы — женщина, — серьезно сказал Чжан Цзинь и проронил тихо: — Сегодня ночью.

Поскольку в комнате присутствовали и другие евнухи, только спустя полчаса они смогли переговорить наедине.