Восемь сантиметров - [16]

Шрифт
Интервал

Мне было страшно: как может наш советский человек, пусть подпольщик, дружески выпивать один на один с заместителем коменданта? А то, что стол был именно дружеский, это я видела своими глазами. Дед раздобыл откуда-то скатерку и две рюмки. Пили и самогон и коньяк из красивой бутылки, которую приволок с собой гауптман герр Штольц. Сперва говорили исключительно по-немецки, я ничего не понимала. Меня заставляли убирать и подносить посуду, подавать в стаканах воду. При этом то один, то другой изредка подмигивал. Меня гордость заедала — отворачивалась. Хотела бы уйти, да но пускали.

Правда ли, что я была гордой? Но шла-то ведь я бороться за народ и чувствовала себя не Дусей и не Женей — девочкой при старших, — а бойцом Красной Армии. Не денщик же я для господ. Может быть, даже и заметно было по моему лицу, что хожу и действую через силу, переламывая себя. В самом деле — подмигивают! Хотите что сказать — говорите, постараюсь выполнить. А то сперва бьют, потом подмигивают…

…Интересно. Я уже раньше говорила, что Штольц, а иногда и другие офицеры комендатуры заходили по одному и по двое, большей частью ранним утром, выпить втихомолку самогону. Где старик его доставал — не знаю. Дома не варил — это точно. Приносил четвертями. Сыпал перец и сушеную траву — иногда зверобой, иногда лапчатку, — делал настой. Мне потом дед объяснял. Эти, мол, вражеские офицеры — они пресыщенные. Желается им испробовать новенького. А самогонный травяной настой и бодрит и от чего-то такого лечит. Может, от перепоя?

В тот вечер понемногу пили. Одно, другое. Закусывали рыбкой, огурчиками, помидорчиками — не торопились. Я чего только не передумала. Надеялась, например: вдруг гауптман — тоже наш разведчик, разве не бывает? Тогда мне за него становилось боязно. Не могут же не заметить в комендатуре, что он на такой долгий срок исчез из своей компании. У офицеров германских, при всей свободе передвижения, тоже своя дисциплина…

Не скрою: приходило на ум, что дедушка Тимофей ведет двойную игру — и нашим и вашим. Тоже бывает на войне. Сколько ни раздумывала — разрешить свои загадки не смогла. Меж тем и гость и хозяин разгорячились, поскидали шинели. Мне, правда, казалось, что мой хозяин хоть немного, а трезвее.

Вдруг дед обращается ко мне по-русски:

— Рассуди нас, Женюшка, мы вошли в спор. Дело касается тебя и таких, как ты.

Гауптман достал из карманчика стеклышко, зажал в глазу и стал на меня смотреть с трезвым вниманием. Будто и не пил. Будто один глаз, который он закрыл, мог быть пьяным, а этот, за стеклышком, деловой и серьезный, существует как бы отдельно.

— Будьте умной, девошька. Прошу.

Вот так раз, он по-русски может!

Я кивнула — дескать, слушаю.

Дед говорит:

— Ты заметила, что из Кущевки и ближайших станиц не вывозят девушек в Германию?

Отвечаю:

— Как я могла заметить, если была на карантине и никуда не выходила.

— Натюрлих, натюрлих! — подхватывает гауптман. — Фройлен замечайт не могла. Но ты, старик, не то произносишь, не тот вопрос. Мольши. Спрашивайт буду сам. Отвечайт, девошька, открыто, без боязнь. За это буду платить.

Я замотала было башкой, но старик нахмурился, и я сделала гауптману книксен. Он продолжал:

— Перед вами найн офицер, нет. Понимайт? Конец война, долой форма, и я есть коммерсант. Так? В форме тоже я коммерсант. Здесь! — Он ткнул себя пальцем в грудь. — Я есть представитель фирмы «Штольц и сын». Отьец имеет, я — сын насльедник. Живу не прошлым. Весь рейх смотрит вперед, я тоже. Хочу говорить свой фатер, отьец: вот такая девошька — тысяша, два, три. Мужчины побиты — отьцы, братья в могиле. Так?

Я кивнула. Дед поспешил сказать:

— Она умница, соображает.

Теперь и он заговорил по-русски. Успел мне под столом ногу придавить. Я сказала:

— Понимаю. Мужчины погибнут, а мы останемся.

— О! — воскликнул гауптман. — Я не сказайль, какой мой отьец имеет дело. Прогресс! Рыбная разводка… Здесь Азовское теплое морье. Хотчу делайт золото. Много-много: осетр, белуга, стерлядь. Весь восточный берег хотчу делайт рыборазводный плантаций. Нужно работниц — женщин, девошьек. Дайте руку…

Я не могла не подчиниться — протянула. Он заговорил:

— Эта рука есть германски золото. Сильный, крепкий у маленькой. У вас, фройлен, богатство — рука. Я видель, какая была дом, какая грязь. Две недель — превратился аметист, брильянт… Я ценью труд… Для кой черт пришель германский армий? Кровь лить? Нет! Найн, найн! Земля делайт, вода делайт, река делайт. Рыба! Год — и такая девошька работник. Веселый, крепкий. Тысяша, два тысяши, четыре… Как йапон — японц. За жемчуг девошька ныряйт. Общее житие, казарма, деньги на рост в банк. Тут так будет. Пять льет арбайтен, дальше — замуж, детки. Такая девошька дойтч бауэр жен возьмьет…

Он, хоть с виду и тоскливый, разжегся. Стеклышко с глаза отбросил — так смотрит. Впился взглядом. Дед мне дополнительно объясняет:

— Ты, внучка, вникни: этот господин, хоть он и носит погоны, кроме того, имеет свой интерес. Не баклуши бить сюда прибыл. Держава германская — это служба. И армия — служба. Но у них, ты знаешь, частники, капиталисты. Герр Штольц имеет коммерческую мысль обосновать именно здесь, в устье реки Еи и по ее притокам, огромное рыборазводное дело. Мы с ним для чего на лодке плаваем?.. — Он вопросительно глянул на Штольца.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.