Восемь глав безумия. Проза. Дневники - [69]

— Я окончательно решила. Делайте мне стального мужа. Ясно вижу, что мой скверный характер и моя не первоклассная наружность послужат неустранимой помехой для романа с настоящим одушевленным представителем другого пола. Те, кто мог бы полюбить меня, мне даже не нравятся, а те, в кого я влюбляюсь, отвечают мне глубочайшим равнодушием или мотивируют свой отказ «недостатком духовного единения», «разницей взглядов и убеждений» и ни за что не хотят признать любви вне программ и классов. Психология мне надоела. Повторяю вам: сделайте мне стального мужа.

Маленький старичок, огромнолобый, со скромно и трусливо прилепившейся ко лбу крохотной остальной частью лица, поднял голову от чертежей, и я увидела бледно-голубые глаза с просверленными чем-то узенькими, вероятно, очень глубокими, дырочками черных зрачков и толстую изогнутую морщину, пересекавшую лицо над бровями и переносьем, место, где, очевидно, приклеилась несчастная, съёженная и жалкая рабыня диктатора-лба — нижняя часть лица.

— Во-первых, это будет не стальной муж. В его состав войдут многие физические и химические элементы; во-вторых, вы употребили слово «одушевленный», что оно означает? Слово это — кожный покров, форма вещи. Где вещь, называемая словом «одушевленный» — «душа»? Будьте осторожны со словом. Помните: существуют только реакции на внешние раздражения, только явления пространственные, слышимые, видимые, осязаемые. Все остальное — выдумки доисторического времени. Психологии нет. Вы этого не понимаете, сентиментальная, опоздавшая родиться дочь рабской эры. Да здравствует система «органических движений», к которой стремимся мы.

— Да ведь — органических. А стальной муж, которого вы приготовите для меня в вашей лаборатории, — нечто механическое.

И опустила глаза под отравленными ланцетами черных зрачков инженера.

— Нечто механическое! — восклицает профан и моргает. — Мы знаем, в какие тихие, осиянные луной, надушенные цветами, мистические области влечет вас слово «органический», которое вы не понимаете. Органическое — это для вас то, что не механическое, то есть психическое, панпсихическое и, наконец, божественное.

— Ну, хорошо. Я не осмеливаюсь спорить с вами, тем более что сама прибегаю к вашей помощи. Все-таки скажите: стальной муж будет… Ну, чувствовать, переживать, как настоящие живые люди, любить, узнавать…

— Я дам ему самую лучшую организацию. Я наделю его всеми органическими движениями, выражающими так называемые «эмоции»: любовь, ненависть, страх, нежность и так далее.

— Ну, а умственный аппарат, интеллектуальная сторона?

— Он будет читать, говорить на разных языках; я наделю его убеждениями, какими вы пожелаете. Словом, ваш муж представит нечто более совершенное, чем все люди, рожденные обыкновенным способом. Уж одно то, что прочности я придам ему на сто процентов. Вместо жидкой, испорченной, инертной человеческой крови я волью в сосуды вашего мужа электрические токи силы, способной уничтожить целый маленький городок. Сталь и электричество. Тонко и совершенно устроенная электрическая станция внутри и эластический синтез десяти последних простейших открытых мною элементов снаружи — вот весь ваш будущий муж.

— Как! Ни крови, ни пищеварения, ничего? Это ужасно. И притом это может вызвать подозрения: человек, который никогда ничего не ест. Неужели вы не пробуете усовершенствовать ваш способ приготовления этих лю… этих машин?

— Это наиболее усовершенствованный способ. Знайте: будущее принадлежит людям с электрической станцией вместо неопрятного комка мяса, именуемого сердцем.

— Людям. Это не люди — это машины, это же машины. Как вы не видите, сумасшедший чудак?

— Это — организмы высочайшей стоимости. Это — последняя ступень культуры, это — наши наследники. Если бы я имел материальные средства, все необходимые препараты, приборы и машины, я сделал бы тысячу таких организмов, заставил бы их завоевать мир, научил бы создавать себе подобных и убил бы себя. Моя миссия, выражаясь феодальным языком, была бы выполнена.

— Позвольте, позвольте. А революция? В своем ученом безумии вы забыли о пролетариате. Чем займутся ваши машины в будущем?

— Пролетариат — могильщик буржуазии, а стальной человек — могильщик старого мясного человечества. Пролетариат очищает путь этому проэлектризованному, бессмертному организму, лишенному классовых, национальных и расовых признаков.

Дальнейшие слова, я уверена, были не сказаны, а нацарапаны на моей барабанной перепонке отвратительными зрачками старика.

— Зачем же вы с вашими «ужасами» и «отвращениями» обращаетесь ко мне? Вам нужна машина любви? Я вам приготовлю ее. Сам по себе этот факт показывает, что люди «одушевленные» превращаются в досадный, скучный, непортативный и неэкономный архаизм. К делу. Какие убеждения и занятия вы хотите предоставить вашему мужу?

— Пусть у него будут художественные наклонности, но отнюдь не в литературном направлении. Я не хочу, чтобы машина торжествовала там, где я, живой человек, потерпела поражение. Пусть он будет, ну, например, артистом. Сумеете ли вы придать ему соответствующую группу движений?

— Группа очень несложная. После приятия речевых комплексов партнера подымать руки, вопить, бить себя в грудь и падать на колени… Он будет знаменитым артистом. Дальше?