Восемь дней Мюллера - [26]

Мюллер решил, что пора успокоить маму Ассоль, поговорить с ней о чем-нибудь отвлеченном.

— А от чумы умирают все, кто заболел? — спросил он.

Он ожидал, что ответ будет утвердительным, и тогда Мюллер спросит ее, как организаторы лазарета собираются избавляться от огромного количества мертвых тел, Ассоль станет рассказывать, как это делается, она ведь знает, лекарь говорил, что в монастырях учат ухаживать за больными, а без избавления от мертвяков никакого ухода не получится. Так, глядишь, увлечется рассказом мама Ассоль, забудет дурные мысли…

— Типун тебе на язык, — сказала Ассоль. — Каждый четвертый примерно.

— Только каждый четвертый? — переспросил Мюллер. — То есть, трое из четырех заболевших выздоравливают?

— Да, — кивнула Ассоль. — Но это при обычной чуме, бубонной. От легочной чумы умирают все, от кишечной тоже, только она редко бывает, а от кожной чумы никто не умирает, большая удача такую чуму подцепить, только она тоже очень редкая…

— Погоди, — перебил ее Мюллер. — Я-то думал, при чумном море помрут все, а выходит, помрет только каждый четвертый? Какое же это суровое испытание? Да любой степнячий набег страшнее, чем чумное поветрие! А я-то думал…

Сзади кто-то засмеялся. Мюллер обернулся и увидел, что за ним идет тот самый знахарь и улыбается. Ассоль тоже обернулась и доктор спросил ее:

— Аспергер?

— Чего? — не поняла Ассоль.

— Ничего, — знахарь лекарь и вдруг воскликнул: — О, больного, привезли, пойду взгляну! Сто лет настоящего бубона не видел.

— А на вид моложе, — сказал Мюллер, когда знахарь удалился.

— Кто моложе? — переспросила Ассоль.

— Знахарь, — объяснил Мюллер. — По виду не скажешь, что ему сто лет исполнилось. Наверное, когда он сам себя лечит, он работает тщательнее, чем когда за деньги, вот и живет дольше других. Правильно?

— Да заткнись ты, чучело гороховое, послал господь на мою голову! — неожиданно возмутилась Ассоль.

Мюллер счел за лучшее заткнуться. Он привык, что с мамой Ассолью иногда случается что-то вроде припадка, она начинает ругаться на пустом месте, а когда перестает ругаться, иногда плачет, а иногда нет. Но называть это припадком нельзя ни в коем случае, особенно вслух, тогда Ассоль ругается еще сильнее и плачет еще отчаяннее.

Они подошли к повозке, на которой привезли первого больного.

— Ой, да это же Отис! — воскликнула Ассоль.

Действительно, лошадью правил Отис, только узнать его стало непросто, раньше он был наглый и самоуверенный, а теперь стал растерянный и испуганный, а винищем разит так, словно искупался в нем. Не иначе, зашел в таверну избавиться от страха, да не осилил.

В повозке кто-то закашлял. Кашель был глубоким и хриплым, при обычной простуде так не кашляют, так начинают кашлять дня за два до того, как помереть. А между кашляниями было слышно, как в груди у больного булькает и клокочет. Не жилец.

Мюллер привстал на цыпочки и заглянул внутрь повозки через борт. На дне лежала кучка заблеванной соломы, а на этой кучке лежал заблеванный Пепе. Морда у него была красная, глаза шальные, а в груди у него булькало и клокотало. Надо же, какой мелкий пацан, а хрипы в легких, будто медведь рычит!

— Отлично, — констатировал Мюллер и важно кивнул собственным словам. — Не зря я Птаагу молился, чтобы сдох мерзавец. Ассоль, а от легочной чумы точно все помирают?

Отис покраснел, затрясся и стал брызгать слюной. Потом потянулся к Мюллеру, будто рассчитывал, что сейчас его рука удлинится втрое, ухватит Мюллера за горло и либо задушит, либо сразу шею свернет. Но рука, конечно же, не удлинилась, только клацнула в воздухе толстыми пальцами.

Пепе посмотрел на Мюллера и его так перекосило, будто только что сожрал два лимона подряд и закусил капустой. Раскрыл рот во всю ширь, как герольд на базаре, но закашлялся пуще прежнего и не смог вымолвить ничего членораздельного, только кашлял, хрипел и брызгал слюной.

Рядом с повозкой нарисовался тот самый знахарь, он только что закончил набивать трубку дурманным зельем и теперь раскуривал. Когда раскурил, стало ясно, что набита трубка не заморским табаком, а отечественной коноплей.

— Скажите, пожалуйста, а курить коноплю разве не вредно? — спросил Мюллер знахаря.

Ассоль тихо ахнула и попыталась дать Мюллеру подзатыльника за нахальство, но он это предвидел и заранее отошел чуть в сторону.

— Да какая теперь разница, — махнул рукой знахарь. — Говорят, для профилактики чумы даже вроде полезно. Врут, скорее всего.

— Почему? — заинтересовался Мюллер.

— Будь это правдой, оно бы давно стало известно и повсеместно применялось, — объяснил знахарь. — Как в каком городе эпидемия, народ сразу начинает наркотики потреблять без разбора. А толк вышел только из одного опыта, только одна известна пара болезнь-лекарство, где польза наркотика доказана.

— А какая это болезнь? — заинтересовалась Ассоль.

— Девятидневная лихорадка, — сказал доктор. — А лекарство — обычное вино, чем крепче, тем лучше. Пока не протрезвеешь — не заразишься, это строгое правило, много раз проверено. А протрезвеешь хотя бы на час — сразу станешь уязвимым.

— А против чумы бухать можно? — спросил его Отис.

— Против чумы бухать можно, — подтвердил знахарь. — От чумы не спасет, но настроение поднимет. Однако странно, один из самых первых случаев, и уже легочная форма. Может, мальчик простудился?