Восемь белых ночей - [120]

– А это приятно? – спросила она.

– Это очень приятно.

Она мне страшно нравилась.

– Очень хочется вам позвонить, – сказал я.

Она рассеянно повела плечами, будто бы говоря: «Все вы, мужчины, одинаковы!» В ней не было ни капли претенциозности, если только не считать рассеянность утонченнейшим типом претенциозности. Она будто говорила: «Собираетесь позвонить, но не позвоните».

– Позвоните сегодня днем. У меня никаких планов.

Когда подошел мой приятель, его явно удивило, как быстро мы выбрали и купили игрушки. Он приобнял ее за плечи. Она же снова засунула руки в карманы и внимательно разглядывала узор на полу. Непростая женщина, подумал я. А потом поправил себя: а может, совсем простая; может, из нас троих она самая непосредственная. Может, и Клара была такой. Это у меня ничего в простоте не бывает, хотя бы даже потому, что я склонен располагать женщин к себе, именно отыскивая в них претенциозность, исходя из того, что они говорят на моем языке, а я могу говорить на их.

В какой-то момент, пока игрушки заворачивали, руки наши оказались рядом на прилавке. И случайно соприкоснулись. Она свою не отвела, я свою тоже. Внешне это выглядело так, что мы думаем только про пожарные машины.

Через квартал мы расстались. Я смотрел, как она ищет его руку и находит, прежде чем перепрыгнуть через лужу, чтобы перейти через улицу до того, как загорится красный сигнал светофора.

При этом она изменит ему, даже не задумавшись, подумал я, вспомнив Клару, которая, несмотря на все поцелуи на вечеринке, рассказывала направо и налево, с какой легкостью бросила Инки. Уверен, так же она поступила и со мной: плакала, когда мы вместе слушали Генделя, приглашала меня на чай, хотела провести ночь вдвоем, а потом с утра первым делом «потащилась в центр» и вычеркнула меня из жизни.

Но и я ничем не лучше.

На Девяносто Пятой улице меня одолели невыносимые сомнения. Стоит мне вообще туда идти? Разве меня приглашали? Этого я не помнил, исходил из того, что там мне всегда будут рады. Пообедаю с ними, пусть даже они уже сели за стол без меня. Отдам мальчишкам подарки. Съедим торт. Потом, в четыре, позвоню Лорен. В начале недели я собирался познакомить Клару с Рейчел и ее друзьями, ввести ее в свою жизнь, шаг за шагом. А теперь я в три позвоню Лорен – чтобы забыть Клару.

Я еще не нажал на кнопку их звонка, а уже услышал внутри громкий гул голосов. До меня даже долетел мой собственный звонок и то, как он отразился на шуме внутри. Молчание, топоток, внезапный взрыв приветствий. Незнакомец с подарками. Действительно вспомнилось детство.

У нас навалом еды. И выпивки сколько хочешь.

Рейчел вышла из кухни, поцеловала меня. Ее сестра сказала, что положит мне всего понемногу. Друзья-индийцы принесли рагу – пальчики оближешь, и еще много осталось.

Этот дом я называл «Эрмитажем» – было в нем что-то очень славное и здоровое, хотя невозможно было понять, кто здесь живет, а кто нет, кто остается ночевать, а кто просто забежал ненадолго. Всегда навалом еды, новые друзья, дети, кошки-собаки, смех, взаимное расположение, беседы. Какое облегчение – добраться до этого пристанища, снова увидеть всех, – можно подумать, я зашел к приболевшему другу или заглянул что-то забрать, взять книгу, вспомнить прошлое, возобновить отношения.

Мне случается проезжать мимо в такси без остановки. Я лишь заглядываю в большое окно столовой – убедиться, что все в порядке. Кто-то всегда что-то тащит из кухни, у стола всегда сидят люди, добрые друзья. Однажды, проезжая, я даже заметил две бутылки белого вина, которые они оставили снаружи охлаждаться. Этому их научил я, а меня – мой отец. Кончилось тем, что бутылки стащили, и тогда Рейчел решила, что сойдет и холодильник.

Я, как всегда, прошел прямо в кухню. Тут укромнее, можно успеть приспособиться, попривыкнуть к лицам, которых давно не видел. Я нашел здоровенный французский огурец и тут же засунул в карман брюк. «Если ходить с таким здоровущим по улицам, можно и в тюрьму загреметь», – объявила Рейчел. «Это он еще в спокойном состоянии», – заметил я, и все, кто был в кухне, прыснули. Тут кто-то влетел снаружи: «Они опять скандалят!» «Им нужно развестись, – порешила Рейчел, – козлы они». «Кто это козел?» – поинтересовалась ее сестра. «Я, – заявил мужик, который до этого скандалил с женой, а теперь приперся на кухню за стаканом воды. – Я – козел, козел – это я. Я. Это. Козел. Во, видели? – Он бухнул головой в стену. – Настоящий козлина».

Жена его, не удержавшись, тоже пришла на кухню.

– От вас он, по крайней мере, этого не скрывает.

– Чего? – спросил он.

– Что ты козел!

– Какие вы зануды, – вмешался бывший муж Рейчел, занятый тем, что готовил для всех ужин. – Давайте хотя бы сделаем вид, что мы тут все друзья. Завтра же Новый год, мать его через забор!

Рейчел на кухне резала принесенный мною фруктовый торт. Когда кухня опустела, она повернулась ко мне. «И, пожалуйста, с Форшемами повежливее», – предупредила она. В голосе звучал упрек. «Я вообще вежливый». – «Да, но я же знаю: ты скажешь какую-нибудь гадость, пусть и ненамеренно: передразнишь их, посмеешься над их ребенком – чего еще от тебя ждать». Клара стала бы меня подзуживать: давай-давай. Форшемы всегда заходили по воскресеньям. Я их называл Матримониалами или Объединенным фронтом супружеского счастья. Она играла в плохого полицейского, он – в суперполицейского. Она всегда права, он – само совершенство.