Воры над законом, или Дело Политковского - [39]

Государь явно мог бы заинтересоваться странными выигрышами Дубельта на вечерах у Политковского. И тогда уж директор канцелярии комитета о раненых мог бы стать совершенно нежелательным свидетелем. А ежели бы он вдруг ещё признался (а на допросе он явно признался бы во всём), что проигрывал Дубельту преднамеренно, тут пред жандармским генералом вполне могли замаячить каземат или каторга.

Однако возвращаемся покамест к братьям Яковлевым.

Было двое братьев Яковлевых — Савва и Иван, из знаменитой семьи миллионщиков Яковлевых, едва ли не самой богатейшей в России. Им принадлежало на Урале несколько десятков заводов.

С Саввою дружил Политковский. Они оба устраивали разные оргии и всякие скандальные безобразия. Точнее говоря, Савва устраивал (он был большой выдумщик по этой части и имел соответствующую в обществе репутацию), а Политковский, фигура гораздо более скромная, поддерживал, был гостем яковлевских безобразий.

Обожали они, к примеру, забаву «Ловля русалок». Вот в чём вкратце забава сия заключалась.

Со всего Петербурга собирали девок, напаивали их до безобразия и совершенно голыми бросали в Неву, а потом «рыбаки» Александр да Савва и ещё другие их приятели-«рыбаки» сетями сих девиц вылавливали и приводили в чувство шампанским. Неимоверные визги и крики новоявленных и вдрызг пьяных русалок наполняли окрестности.

Пьяная компания любовалась на путавшихся в сетях пьяных русалок. Кто-то, отбросив сети, пытался ловить сих импровизированных русалок голыми руками. Сам же Савва и дружок его из канцелярии комитета о раненых хохотали при этом до упаду, до слёз, радовались, как дети.

Или была у них ещё забава «Патагонская идиллия». Совершенно голые девицы, имевшие только на шее громадные бусы и на запястьях рук широченные браслеты, совершали разудалые пляски-хороводы во дворе дома Саввы Яковлева. Эти пляски и назывались «Патагонской идиллией».

Савва обычно объяснял гостям, присутствовавшим на подобном зрелище (среди сих гостей практически всегда находился и Политковский): «Это значит, что вы находитесь, не выезжая из Петербурга, у дикарей в Южной Америке».

Были у них в ходу и иные забавы, ещё более неприличные.

Но главное для нас заключается совсем не в этом.

Главное заключается в том, что оба, и Савва и Политковский (к ним ещё присоединялся не раз и Иван Яковлев, брат Саввы, также заядлый картёжник), отдавали чрезвычайно много страсти и средств карточной игре.

И именно на игру, видимо, как раз и потратил Политковский большую часть украденных им инвалидских денег.

И вот что ещё крайне важно, ежели учитывать основной ракурс настоящей хроники: Савва Яковлев был постоянным посетителем и участником карточных вечеров у Политковского, на коих часто делались чрезвычайно крупные ставки, и, соответственно, там бывали большие проигрыши, но бывали и чрезвычайно большие выигрыши…

Савва потом обанкротился, и в первую очередь как раз из-за картёжных проигрышей, не то что крупных, а ужасающих, впал в чёрную меланхолию и покончил жизнь самоубийством (было это в самом конце 1848-го года).

Он собственноручно зарядил пистолет пулею, залпом осушил бутылку шампанского, спустил руку, направил дуло в рот и раздался выстрел. — Подобрать убитого! — только и мог произнести смертельно раненый Савва Яковлев и совершенно бездыханный рухнул оземь.

К наследовавшему всё, чем владел Савва, Ивану Яковлеву явился наш Политковский и потребовал уплаты суммы, которую должен был ему покойный.

Никаких расписок Политковский при этом так и не предъявил. А сумма-то была чрезвычайно серьёзная — более миллиона рублей серебром.

Иван Яковлев категорически отказался выплачивать ни эту, ни какую-либо иную сумму, заявив, что сделает это лишь по предъявлении ему соответствующих бумаг, удостоверяющих долг покойного брата, а сомнительные и недостоверные долги он выплачивать решительнейшим образом отказывается.

Политковский, всегда ровный в общении и даже галантный, вдруг весьма сильно осерчал, поднял шум и намеренно способствовал широкой огласке этой истории в столичном обществе.

Думаю, он рассуждал примерно следующим образом: раз многие слышали об этом карточном долге (Александр Гаврилович предусмотрительно о нём раструбил ещё прежде, при жизни Саввы), то должны встать на его, Политковского. сторону. Но директор канцелярии комитета о раненых в данном случае просчитался.

Скандал-то возник, но дело так и не продвинулось ни на йоту в том направлении, на которое рассчитывал наш герой.

Иван Яковлев скандала не испугался и ничего Политковскому не выплатил. Так что скандал делу не помог, разве что привлёк внимание к тому роскошному образу жизни, который вёл Александр Гаврилович, что Политковскому было, на самом деле, совсем не на руку.

Был он всего лишь директор канцелярии (а таких в Петербурге было не счесть, в одном военном министерстве было несколько), а жил меж тем как истинный Крез, побогаче иных аристократов и купцов-миллионщиков.

Однако постепенно об этом грандиозном карточном долге и связанном с ним скандале в Петербурге более или менее как будто подзабыли.

А чрез несколько лет умер вдруг и сам Политковский; умер довольно странно — то ли отравился, то ли был даже убит (отравлен), то ли то был апоплексический удар (вскрытия сделано не было, что только усиливает всякого рода подозрения касательно естественного прекращения жизни Александра Гавриловича).