Воровское небо - [16]

Эмоли повернулась на своем стуле без спинки и громко рявкнула:

— Я не хочу, чтобы меня беспокоили! И скажи это всем. Всем, Висси!

— Но, мадам… — начал голос, голос одной из ее девочек.

Ганс придал своему голосу глубину и хриплость и постарался сказать с ноткой сонливой ленцы:

— Может, возьмем ее в нашу игру с колотушками, дорогуша?

Или ты хочешь, чтоб я выдрал маленький язычок этой трещотки и принес его тебе?

За дверью сразу стало тихо. Эмоли вернулась к расписке. Подписалась. Поставила свою печать. Развернулась на стуле и посмотрела на Ганса.

— Готово. Хочешь поставить крестик?

— Встань вот здесь на колени, Эмоли. И постой спокойно, пока я поставлю подпись на документе.

Она знала, что Ганс не умеет ни читать, ни писать, но не посмела надуть его. И даже не фыркнула в ответ. Эмоли приняла позу, которую принимала частенько по роду занятий, и подождала, пока он выводил слишком много значков для простого крестика, около дюжины, а то и поболе. Она чрезвычайно удивилась, когда увидела, что он начертал на расписке четыре кривые, но вполне различимые буквы:

ГАНС — А теперь я вот что скажу тебе, Эмоли, — сказал Ганс, засовывая документ обратно в кожаный пакетик, а тот — под свою тунику. — У меня должны быть гарантии. Я собираюсь нанести визит Марипу. Ты заведешь руки за спину и скрестишь их, а я обещаю, что вернусь и освобожу тебя. И ты вместе с сотней империалов по-быстрому смоешься из Санктуария.

— Ку… Куда же я поеду-у-у! — завыла она, пока он рвал ее платье и связывал ей руки, обматывая запястья полосами шелка.

Над ее плечом нависло смуглое горбоносое лицо ночного разбойника по кличке Шедоуспан. На нее глянул черный и бездонный, как полночное небо, глаз, всего в каком-то дюйме от ее лица.

— Можешь проваливать ко всем чертям, дрянная торговка людьми, — произнес он дрожащим от злости голосом. — Или пораскинешь мозгами, прикроешь пасть и направишься в Суму, или куда там идет ближайший караван. У тебя будет пятьсот добрых ранканских империалов, чтобы начать дело, с которым ты лучше всего справляешься.

Она сглотнула и щелкнула зубами, едва не откусив себе губу.

— Вот и прекрасно. А теперь раскрой пасть пошире. Шире, я сказал!

Он оставил Эмоли, скорчившуюся на боку на кровати, лицом к стене. Ее руки были связаны за спиной, полоса материи тянулась до лодыжек, сведенных вместе и обмотанных до колен. Во рту торчал целый ворох шелковых лоскутов, не давая сжать челюсти, а широкая бархатная лента удерживала кляп на месте.

Глаза были завязаны хлопчатобумажным платком. Ганс погромче захлопнул крышку сундучка.

— Отлично, Нотабль, — сказал он, поднимая кота. — А теперь ты посидишь вот здесь, на этом сундуке, и не будешь спускать глаз… короче, присматривай за этой старой драной шлюхой. И если только эта толстая задница шевельнется, задай ей жару и когтями и зубами!

И пока новый приступ дрожи сотрясал спеленутый, безгласный и слепой ворох шелка, Ганс вышел. И унес с собой Нотабля.

Он спустился по потайной лестнице, которой пользовалась только Эмоли или доверенные клиенты, до уровня первого этажа, потом ниже, и вскоре спешил по темному тоннелю, соединяющему дом Эмоли и дом Марипа — тот, который когда-то принадлежал Ластелу.

— Когда мы шли здесь в прошлый раз, на нас напала здоровая крыса, — заметил Ганс. — Просто здоровенная крысища, а я, дурак, подумал, что это иллюзия. Помнишь, Нотабль? Нотабль?

А, помнишь.., вон какой у тебя стал мечтательный вид, даже отстал от меня фута на три!

В ответ раздался низкий горловой рык.

Они шли осторожно. Шедоуспан любил темноту, но только не темные тоннели. На этот раз тоннель был пуст. Ничего угрожающего, ни обычного, ни магического происхождения. Похоже, Марип уделял больше внимания «работе с Тарклом», чем защите самого тайного прохода в свое убежище. С другой стороны, магическое нападение на Ганса и Нотабля произошло после их прошлого визита в логово Марипа. Возможно, колдун оставил свободным проход для Эмоли или Таркла и приготовил что-нибудь смертоносное для тех, кто решит покинуть дом. Если только, по каким-то своим соображениям, Марип не заманивает их в ловушку.

Уже во второй раз ожившая тень и тихо урчащий кот вступали в темный дом, которым ранее владел Ластел, а теперь Марип-Маркмор. Они скользили полутемными коридорами. Мягкие мокасины человека ступали по толстым коврам так же бесшумно, как кошачьи лапы. Ганс шел вперед, не задерживаясь, чтобы заглянуть за закрытые двери, которые они проходили. Никого не встречая, ничего не слыша и не производя ни единого звука, человек и кот спешили в комнату, где стоял рабочий стол и было множество вещей, один вид которых заставлял шевелиться волосы на затылке. Нотабль также не выказывал особой радости по мере приближения к заветной двери. И в который раз ночной вор, ожившая тень, не мог избавиться от мысли, насколько ему противна магия.

«И на этот раз.., на этот раз эта дрянь, торгующая людьми оптом и в розницу, на месте!»

Более чем веская причина быть настороже. Шедоуспан подошел поближе к большой двери и прижался к стене рядом с ней.

Прислушался. Услышал шум, явственно исходящий из кабинета Марипа. «Отец Илье и всемогущие боги, как я ненавижу магию и всех, кто ею занимается! — думал Ганс. И еще: