Воровская зона - [9]

В течение двух недель велось следствие. Но напрасно изощрялся «кум» в своих изысканиях. Ларса не выдал никто. Молчал и опомоенный Борт, валявшийся в «кресте» с множеством капельниц. Как случилось? Да очень просто! Свалился со второго яруса, только и всего… И опера только понимающе качали головами. Да, мол, бывает, конечно!

Этот поединок прославил Ларса, и с того самого дня им уже вплотную занялся Андрей Петрович Рассохин, по кличке Антиквар. Это был старый и опытный вор, начитанный и умный, считавшийся одним из лучших специалистов в СССР по антике. И таковым его считали сами искусствоведы. А любовь к искусству у него была в крови. Сказывалось нетрудовое воспитание и генеалогия. Отец Рассохина был крупным русским ученым-биологом с европейским именем. Но не учли «товарищи» мировую известность Рассохина-старшего (а может, наоборот, учли!) и без суда и следствия «разменяли» его, как чуждого всем своим существом пролетарской культуре элемента. И покатился оставшийся сиротой Андрюша под гору! Да и куда еще мог в то время катиться любой, сохранивший в себе хотя бы частицу чести и совести? Кочевал этот пасынок революции по «крытым», этапам и зонам ни много ни мало целых двадцать два года, заслужив легендарными своими деяниями и неподкупной честностью в отношении воровских законов звание вора в законе. В своем роде это был самый настоящий теоретик воровской идеи. И увидев Ларса, возрадовался премного. Ни одной души не хотел он отдавать ненавистной власти, а уж такой особенно!

Острым взглядом разглядел старый вор в Ларсе свое будущее. И начал это будущее готовить. Бросаемые им зерна падали на благодатную почву. И совсем не потому, что эти понятия были уж слишком правильными. Нет! Просто слишком уж созвучны они оказались тому, что творилось тогда в душе самого Ларса. Здесь, на зоне, он впервые увидел хоть как-то уважающих себя людей. Никто не мог безнаказанно оскорбить другого просто так, от нечего делать, как измывался над его матерью ее начальник лишь только потому, что в тот день у него было плохое настроение. Да, здесь учили многому, и в первую очередь высокой себестоимости любого произнесенного слова. Это на воле можно было болтать все, что угодно, а здесь, на зоне, надо было тщательно соизмерять сказанное с делом! Что тоже только добавляло в глазах Ларса веса всем этим людям, бросившим вызов тому обществу, которое он так ненавидел. И он был полностью согласен с Антикваром в том, что и на воле сохраняется та же самая воровская иерархия, что и в их мире. Пусть и называется она там по-другому, суть тем не менее одна! И на гражданке были и свои паханы, и быки, и шестерки, и пидоры, и суки! «Ведь это только навозная куча, — втолковывал ему Антиквар, — не имеет иерархии. А ведь все так называемое советское общество, за редким исключением, уже давно превратилось в навозную кучу и тем не менее имело свою иерархию». И на исконный русский вопрос, кто же виноват, Антиквар с прямотой римлянина отвечал: пришедшие в семнадцатом к власти хамы! Именно они с легкой руки Ленина принялись с ожесточением зверей уничтожать всех, в ком чувствовали совсем другую, нехамскую, породу! Расстреливали, ссылали, бросали в тюрьмы, изгоняли из страны цвет нации, лишая ее тем самым всех основ. А человек с трубкой только довершил то, что начал его великий друг и учитель — продолжил великую мясорубку, причем бил уже не избранных, этих и без него уже почти не осталось, а всех подряд, превратив страну в одну огромную зону.

Да и потом было не легче. Все эти «оттепели» в мгновение ока побивались новым похолоданием.

Психушки и тюрьмы — вот что ждало любого, кто осмеливался поднять голос и назвать черное черным, а белое белым! Именно так и явился миру страшный антропологический феномен — homo sovieticus — человек без родины и достоинства!

«И только мы, Веня, — втолковывал Ларсу Антиквар, — еще остаемся аристократами духа среди всего этого гнилья! Да, в глазах большинства людей мы с тобой преступники… Но посмотри внимательно на это большинство, Веня! Разве это люди? Забитый рабочий скот, годный лишь на то, чтобы таскать на себе ярмо! Все, что они могут, так это только вытирать начальству задницу!»

Конечно, потом, часто вспоминая Антиквара и его лекции, Катков не мог не видеть, что многое в их мире «великий теоретик» приукрашивал. За прошедшие годы он повидал разных воров и хорошо знал цену «понятиям». Но в одном старый вор был незыблемо прав. Они все же отличались от серой массы, которая являла собою скорее население, нежели народ. И то, что творилось в стране, лишний раз подтверждало это. Нормальные люди никогда не допустили бы того, чтобы какой-то там Левкович кормил их баландой, а на ворованные деньги ублажал власть имущих и своих шлюх! Эти допускали… Аристократов духа в России становилось все меньше и меньше. Даже в их среде. Да и о каком аристократизме можно было говорить, если раздвоенное сознание уже их отцов и матерей имело генетические корни. Кого могли породить люди, постоянно лгавшие и становившиеся на какие-то мгновения самими собой только на своих шестиметровых кухнях-удавках. Постепенно в них убили ту самую смелость, которую надо было всячески поощрять, а в результате — трусость и рабство духа, породившие не менее отвратительный порок — равнодушие…