Воровка фруктов - [79]

Теперь жди преследователей? Не сговариваясь, оба они преградили путь этим людям, ее спутник даже расставил ноги, научившись или подсмотрев у военных. Но ничего не произошло: преследователи так и не появились. При этом казалось, будто и еле живая кошка изготовилась защищать беглеца – во всяком случае, она попыталась распушить шерсть дыбом и пошипеть, не в силах по-прежнему издать ни единого звука. С одной стороны: разочарование, очередное отвлечение было бы как нельзя кстати. С другой стороны: и хорошо, на сегодня довольно активности, довольно событий, в том смысле, в каком это прочитывалось на дисплее мобильного телефона воровки фруктов, когда она утром случайно нажала не на ту кнопку и появился раздел «события», «événements», в котором было на удивление мало записей – не следует ли что-нибудь добавить? Нет, больше не нужно событий, по крайней мере таких.

И что потом? Все шло, как и должно было идти? Не совсем: в истории воровки фруктов мало что шло, как и должно было идти. Временами, правда, все шло, как тому, наверное, следовало идти. Но общее правило, впрочем, оставалось прежним: все шло как шло.

Беглец, промчавшийся зигзагом по заросшему ущелью, – сравнение с игроком в регби, который, зажав свой яйцеобразный мяч, бросается в атаку и пробивается сквозь вражеские ряды, – проложил дорогу, по которой они теперь могли выбраться из этих зарослей лиан и колючих кустов. Они пошли следом, повторяя его путь, только медленнее, значительно медленнее, так что их движение зигзагом, в отличие от его, выглядело как снятое на кинопленку, прокручиваемую в замедленном темпе. В какие-то минуты они пускались бежать, на несколько шагов, то он, то она, играя в беглеца. Бегство как игра – невозможно, разве что на несколько шагов.

А потом событие, наконец, после долгого блуждания в потемках зарослей, по интенсивности темноты выходивших за пределы стандартной шкалы тьмы, шагая по дну ущелья, неожиданно, хотя и оставаясь в самой чаще леса, где должен находиться исток речки Вион, выйти на дорогу – не на какую-нибудь лисью или заячью тропу, которая тут же потеряется в непроходимых кустах, – на настоящую, рукотворную, проторенную дорогу, классическую дорогу, как в книге, – событие, «événement».

Наконец, снова оказаться на солнце, под вольным, ставшим вдруг осязаемо большим небом, при том что и то и другое, солнце и небо, на протяжении всего времени, прошедшего в джунглях, казались исчезнувшими навсегда, как будто они никогда и не существовали. Но свет, исходивший от дороги, и без солнечных лучей, падавших на нее, был почти материальным. Дорога сама по себе, с песком, щебенкой, высушенными летним воздухом лужами, излучала снизу яркий свет, который тут же, непосредственно, с первого взгляда, проникал в душу, и внешний свет одновременно становился внутренним. Яркий свет от дороги, – она могла быть и темной, даже черной, усыпанной мелкими кусочками лавы, – после длительного блуждания по бездорожью: особенное световое явление, состоящее из еще не исследованной и не поддающейся исследованию материи, которая к тому же имела еще одну особенность, заключавшуюся в том, что эта дорога, вместо того чтобы идти строго по прямой, как это было в случае с шоссе Юлия Цезаря, еле заметно изгибалась и в дополнение мягко поднималась в направлении возвышенных световых ворот в конце, выводивших за пределы ущельного леса. Так прокладывались, во всяком случае в прежние времена, дороги, которые вели к большим усадьбам, к дворцам или, может быть даже, к королевскому дворцу. Но эти дороги тут, которые вели к королевскому дворцу, остающемуся до последнего поворота невидимым и только тогда предстающему во всем своем королевско-дворцовом величии: разве они не напоминают настоящие улицы, широченные проспекты, как тот, что, плавно петляя, поднимается к эспланаде занимающего весь горизонт Версальского дворца? Но к чему же ведет эта маленькая лесная дорожка? Воровка фруктов могла бы, обратившись к одной из подробных карт, имевшихся у нее с собой, выяснить это. Вот только она не желала этого знать, и ее спутник, как и было задумано, ни о чем таком тоже не думал, как и она. Они хотели, не сговариваясь, чтобы эта безымянная дорога преподнесла им сюрприз, да-да!

И одновременно была потребность, после длительного пребывания в не просто безымянной, но и противившейся всякому имени и всякому названию чащобе, наконец иметь возможность двигаться по местности, где почти все, отраженное на подробных картах, каждый лесок, даже давно уже пересохший ручеек, даже одна-единственная изгородь, разгораживающая поля, имело свое имя, и пусть еле заметное возвышение носило название «Холм висельников», лужайка – «Луг мертвеца», а болотце – «Гадючье гнездо». Потребность, если не сказать страстное желание, оказаться в мире, хотя бы географических, названий. И ничего, что до сих пор еще не показался ни один источник, не говоря уже о том, чтобы порадовать журчанием: здесь, наконец, они стояли, он стоял, на земле, именуемой «Истоки Виона». Вион: название реки, без которого пришлось так долго обходиться и которого так не хватало, при выходе на дорогу, эту дорогу, снова вернулось. И как оно умиротворяло, одно только это имя «Вион». Как оно, вместе с дорогой, озаряло светом дух или, почему бы не сказать, «душу», просветляя ее.