Вороново Крыло - [24]

– Да, ладно, какая разница… При обыске мы не нашли шифроблокнотов?..

– Их приказал сжечь еще прошлый командир.

– Замечательно. Я так и думал. А шифровальщик?..

– А шифровальщик погиб.

– Погиб или умер?

– Погиб. Было еще дюжина вопросов – иногда я говорил правду, иногда полу правду, иногда нес полную чушь. Было видно, что бумаги заполнялись для проформы и особого значения не имели. Наконец, гауптман черканул что-то в своих бумагах, затем пересыпал их песком и сложил в тубу. Потом посмотрел мне в глаза и спросил:

– Скажи мне – а на что вы вообще надеялись, когда шли на прорыв?

– На победу. – ответил я. Он рассмеялся, но ничего не сказал. Лишь поднявшись из-за стола и одеваясь, он продолжил:

– Вообще-то мы имеем приказ, уничтожать не сложивших оружия, немедленно без суда и следствия. Но относительно таких как ты, я имею другую инструкцию… Конечно я бы мог тебя казнить, чтобы не создавать себе лишних проблем… Он поднял чашку и, допив содержимое, добавил:

– Но будем солдатами до конца. Честное слово, я не знаю, что вас ждет. Мне только известно, что с этого утра вы исчезли для мира.. Посему, считаю возможным предложить вам последнее желание. Итак? Это была обычная щедрость палача – чего изволите, намылить ли петлю, одеть повязку на глаза, чтоб не так больно было умирать… Хоть немного выторговать у смерти. Я ответил:

– Я хочу попрощаться со своими солдатами. Он удивленно поднял глаза:

– Зачем? Мы их похороним сами…

– Я говорю о живых. О пока живых.

– Ты что, до сих пор не понял? – удивился гауптман, – этой ночью уцелел только ты… Меня вывели из избы. Ко мне подвели мерина – тягловую силу самого спокойного нрава, ибо руки мне развязывать не собирались. Меня подсадили и конвоируемый двумя унтерами, я двинулся из деревни. Проезжая по улицам, я осмотрелся по сторонам – на земле все еще лежали трупы и их только начинали убирать. Я так и не узнал, похоронили ли они всех, или только своих. Судя по количеству солдат в деревне, против нас была брошена целая дивизия. А перед самым выездом из деревни, мы обогнали полуроту магиков. Они шли колонной по четыре. Шли не в ногу, ломая линию шеренг и было что-то неестественное в этих людях без оружия и брони. Я подумал о коменданте Тебро – возможно эта часть его развеселила, но я был в этом сильно неуверен… За околицей села дорога разделялась на две, но я не мог выбирать, по которой двигаться. Все решалось не мной. Так начинался первый день плена.

II

Я видел, как уходила война. Уходила тяжело, в муках, но разве возможен другой исход для войны? Я даже не знаю, что вам рассказать о моей дороге. Может вспомнить, как мы обходили деревни, объятые черным пламенем чумы. Об оцеплениях, что перегораживали дороги, поля и леса и считали себя мертвецами, лишь потому, что охраняли смерть. Солдатам в оцеплениях приказали быть героями – и они ими стали. И я преклоняю пред ними голову, не смотря на то, что вчера еще они были моими врагами. Может, мне стоит вспомнить о дорогах, на которых мы часто встречали карантинные отряды, что уничтожали своих вчерашних сослуживцев – людей, которые успели только обучиться науке убивать. А может, мне рассказать про нищих калек, что просили на площадях подаяние. Про людей, что проходили мимо них, потупив глаза, потому что сами были нищими. Я помню дорогу, помню, как вокруг бесновалась осень. Как золотом горели леса, и павший лист устилал нашу дорогу. Странно, но я почти не помню своих конвоиров. Я провел с ними почти два дня, но теперь вряд ли смогу узнать. Их мало трогало то, что творилось вокруг. Они почти все время молчали, обмениваясь лишь самыми необходимыми фразами. Я даже не понял: может они, так ненавидели друг друга, что даже брезговали разговаривать, или напротив – будучи лучшими друзьями, понимали друг друга с полуслова. Со мной они не разговаривали вообще. Они не развязывали мне рук, кормили с ложки, на все мои вопросы отвечая молчанием. В крепости Бар мы расстались без слов. Они остались в кордегардии, меня же отвели в казематы, закрыв в одиночке. Холодные каменные стены, немного сена на полу и лежак, сколоченный из досок. Да окно под потолком забранное решеткой. Если бы у меня не были спеленаты руки, я бы, наверное, смог бы допрыгнуть и подтянуться на прутьях, но так я мог только слушать, что твориться на улице. Я опустился на лежак – проведя в седле два дня, я хотел только хоть немного поспать. Но в холоде, со связанными за спиной руками на голых досках сон не шел. Я то проваливался в забытье, то просыпался, пытаясь поудобнее улечься. Когда через окошко начал пробиваться еще робкий утренний свет, я решил, что так дальше продолжаться не может. И я поднялся, измотанный долгой дорогой, тяжелой ночью и неопределенностью. Чтобы немного согреться я начал ходить по камере – пять шагов, поворот, пять шагов опять поворот. За окном, что, наверное, было на уровне земли, просыпалась крепость: скрипели колеса, раздавалось ржание и голоса. Просыпалась и тюрьма: где-то за плитой скребла мышка, а по коридору разносился перестук – очевидно я был не единственным узником этого замка. К своему сожалению я не знал тюремной азбуки и некоторое время я просто слушал. Потом подошел и три раза стукнул по двери, просто чтобы оповестить остальных о своем существовании. Перестук мгновенно прекратился, а потом продолжился с новой силой. Но я ничего так и не понял. Я опять прилег. Теплело даже в тюрьме и я опять заснул. Меня разбудили ближе к полудню. Кроме меня в камере было двое: солдат с миской в руке тряс меня за плечо, а у двери стоял штатский. Он стоял скрестив руки за спиной и я только мог догадываться что он держит, хотя думаю, что там ничего не было – он просто пришел на меня посмотреть…