Воронье озеро - [67]
24
В шестом часу утра меня разбудил трактор. Дэниэл всхрапнул, заморгал и спросил: «Что за чертовщина?» – а я ответила: «Трактор», но он уже снова захрапел.
Я лежала в постели, скучая по плеску воды. Обычно, как я уже говорила, я останавливаюсь у Люка и Бо и каждый день засыпаю и просыпаюсь под мерный шепот волн. А здесь не волны, а шум фермы. И сонное дыхание Дэниэла.
Накануне вечером, как я и думала, не обошлось без неловкости, когда решали, кому где стелить. Когда убрали со стола, проводили Люка и Бо, а Саймон пожелал всем спокойной ночи и ушел к себе наверх, я услышала, как Мэри на кухне говорит Мэтту: «Ну сам у нее и спроси. Не стану я ее спрашивать». И секунду спустя в гостиную заглянул смущенный Мэтт.
Но я к этому была готова, заранее придумала, что сказать. Можно было попросить для нас отдельные комнаты, лишь ради того, чтобы избежать неловкости. Дэниэл согласился бы, хоть и не понял бы зачем. Везти его сюда я не хотела с самого начала, но раз уж он здесь, пусть будет рядом, решила я. Пусть служит барьером между мной и остальными. Он – мое настоящее. Раз он здесь, значит, прошлое не замаячит в ночи, не сокрушит меня. Вдобавок, думала я упрямо, уж кто-то, а Мэтт не имеет права меня осуждать. Глупости, конечно. Ему бы и в голову не пришло меня судить.
И вот, когда он зашел в гостиную, слишком уж пристально разглядывая пустяковую царапину на руке, я сказала как ни в чем не бывало: «Пора бы и нам на боковую, Мэтт. Где нам расположиться, в ближней спальне?» Кроме комнаты Мэтта и Мэри, только там есть двуспальная кровать. И Мэтт ответил с явным облегчением: да, конечно, вот и разобрались.
Мы занесли наверх сумки, разделись, легли на широкую скрипучую кровать. Я думала, Дэниэл мне уснуть не даст, станет разбирать по косточкам моих родных, но, похоже, Первозданные Красоты его вконец утомили – он только и успел пробормотать, что я о своих родных толком не рассказала, и сразу захрапел. С полчаса я ворочалась, слушая, как затихает дом, и думая о делах минувших, и наконец уснула, будто в яму провалилась, и проспала, пока меня не разбудил трактор.
Лежа в постели, я старалась не думать о том, что это за комната. Это была спальня, самая большая в доме, окнами во двор. Видимо, бывшая спальня мистера и миссис Пай, иначе Мэтт и Мэри обосновались бы здесь. «Хоромы», сказала бы мисс Вернон, все здесь соразмерно, вплоть до окон, затянутых москитной сеткой. Мэтт и Мэри занимали боковую спальню, а Саймон – комнатку возле ванной. В доме было еще три спальни, в одной стояли кровати, в другой – письменный стол, за которым вели счета, а третью превратили в кладовую. Не считая встроенных кроватей, вся прочая мебель в доме почти наверняка появилась уже после Паев. Думаю, Мэтт и Мэри избавились от всего, от чего могли, и потихоньку, по мере возможности, обзавелись новой мебелью. Чем меньше напоминаний о прошлом, тем лучше.
Я лежала в полудреме, дивясь про себя, что в доме, как ни странно, вовсе не веет отчаянием. И снова уснула, а проснулась уже от грохота возвращавшегося трактора и услышала под окном тихие голоса Мэтта и Саймона. Было семь утра, и я, легонько толкнув в бок Дэниэла, вылезла из-под одеяла.
Мэри уже вовсю готовила завтрак – гренки, жареный бекон, сосиски, кукурузные хлебцы, оладьи, омлет. Я предложила помочь, а она ответила слегка испуганно:
– Ох, спасибо, но… пожалуй, не надо. Лучше сбегай-ка разыщи мужчин, скажи им, что завтрак через десять минут. Они, кажется, во дворе.
И я вышла во двор. Солнце уже припекало, а небо было бледно-голубое, без единого облачка. Рядом с Мэттом и Саймоном стоял Дэниэл, и они втроем любовались трактором.
– На сколько же он вас разорил? – спрашивал Дэниэл. – Вы уж простите за нескромный вопрос.
Саймон и Мэтт беспомощно переглянулись.
– На сколько мы раскошелились в итоге? – спросил Мэтт. – Мы с ним задешево сторговались.
– Да уж, рассказывай! – засмеялся Саймон. – Ты же сдрейфил! Жалкое было зрелище! А вот и тетя Кейт. Как тебе наш малыш? – Он похлопал трактор по заляпанному боку. Под слоем грязи было видно, что на самом деле он ярко-красный; мощный и практичный, с большими колесами и рифлеными протекторами – серьезная машина, не лишенная изящества, как всякая добротно сделанная вещь.
Я сказала:
– С днем рождения, Саймон! Малыш у вас чудо! Совсем новенький?
– Две недели от роду.
– С утра он страшно кашлял, – заметила я. – Уж не заболел ли?
– Воистину слова городской неженки, – отозвался Мэтт. – А мы тут собрались Дэниэла прокатить. Если успеешь, занимай очередь.
Я отвечала:
– Вообще-то я пришла сказать, что завтрак почти готов. Мэри говорит, через десять минут.
– А-а, – протянул Мэтт. И глянул на Дэниэла: – Тогда попозже? После праздника? По мне, так можно и после завтрака, но у Мэри наверняка насчет нас свои планы.
– Попозже так попозже, – согласился с ним Дэниэл.
Мы двинулись к дому, Саймон и Дэниэл продолжали разговор о тракторах, а мы с Мэттом чуть поотстали.
– Так как дела? – спросила я. – Я про ферму. Посмотреть, так она процветает.
Мэтт улыбнулся:
– Держимся как можем. Богатство нам не светит, но все неплохо.
Восемнадцатый век. Казнь царевича Алексея. Реформы Петра Первого. Правление Екатерины Первой. Давно ли это было? А они – главные герои сего повествования обыкновенные люди, родившиеся в то время. Никто из них не знал, что их ждет. Они просто стремились к счастью, любви, и конечно же в их жизни не обошлось без человеческих ошибок и слабостей.
Они вдохновляли поэтов и романистов, которые их любили или ненавидели – до такой степени, что эту любовь или ненависть оказывалось невозможным удержать в сердце. Ее непременно нужно было сделать общим достоянием! Так, миллионы читателей узнали, страсть к какой красавице сводила с ума Достоевского, кого ревновал Пушкин, чей первый бал столь любовно описывает Толстой… Тайна муз великих манит и не дает покоя. Наташа Ростова, Татьяна Ларина, Настасья Филипповна, Маргарита – о тех, кто создал эти образы, и их возлюбленных читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…
Ревнует – значит, любит. Так считалось во все времена. Ревновали короли, королевы и их фавориты. Поэты испытывали жгучие муки ревности по отношению к своим музам, терзались ею знаменитые актрисы и их поклонники. Александр Пушкин и роковая Идалия Полетика, знаменитая Анна Австрийская, ее английский возлюбленный и происки французского кардинала, Петр Первый и Мария Гамильтон… Кого-то из них роковая страсть доводила до преступлений – страшных, непростительных, кровавых. Есть ли этому оправдание? Или главное – любовь, а потому все, что связано с ней, свято?
Эпатаж – их жизненное кредо, яркие незабываемые эмоции – отрада для сердца, скандал – единственно возможный способ существования! Для этих неординарных дам не было запретов в любви, они презирали условности, смеялись над общественной моралью, их совесть жила по собственным законам. Их ненавидели – и боготворили, презирали – и превозносили до небес. О жизни гениальной Софьи Ковалевской, несгибаемой Александры Коллонтай, хитроумной Соньки Золотой Ручки и других женщин, известных своей скандальной репутацией, читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…
Историк по образованию, американская писательница Патриция Кемден разворачивает действие своего любовного романа в Европе начала XVIII века. Овдовевшая фламандская красавица Катье де Сен-Бенуа всю свою любовь сосредоточила на маленьком сыне. Но он живет лишь благодаря лекарству, которое умеет делать турок Эль-Мюзир, любовник ее сестры Лиз Д'Ажене. Английский полковник Бекет Торн намерен отомстить турку, в плену у которого провел долгие семь лет, и надеется, что Катье поможет ему в этом. Катье находится под обаянием неотразимого англичанина, но что станет с сыном, если погибнет Эль-Мюзир? Долг и чувство вступают в поединок, исход которого предугадать невозможно...
Желая вернуть себе трон предков, выросшая в изгнании принцесса обращается с просьбой о помощи к разочарованному в жизни принцу, с которым была когда-то помолвлена. Но отражать колкости этого мужчины столь же сложно, как и сопротивляться его обаянию…