Воронье озеро - [47]

Теперь тяжело объяснить, почему на меня это так подействовало. Все живые существа умирают, и конец их по нашим людским меркам чаще всего ужасен. И о загрязнении окружающей среды я знала достаточно – во всех разделах биологии это одна из ведущих тем. Возможно, виной всему то, что жертва была мне так хорошо знакома. В детстве гладыши меня завораживали – казалось, что они висят под потолком, и я все ждала, когда же они устанут и свалятся.

Какова бы ни была причина, при взгляде на этот почерневший комочек меня переполнил ужас и… неподдельное горе. Вот уже несколько лет я не вспоминала о прудах, но теперь они встали у меня перед глазами. На моторке там, ясное дело, не покатаешься, слишком мало места, но и без того хватает способов их отравить – яд может пролиться с дождями, просочиться сквозь почву. Я представила, как возвращаюсь на пруды, заглядываю в глубину и… ничего не вижу.

Я тут же решила посвятить себя экологии беспозвоночных, изучать влияние загрязнения на фауну пресных водоемов. Напрашивается мысль, что выбор мой был неизбежен и предрешен задолго до того, как я наткнулась на мертвого водяного клопа. Может быть. Знаю одно: крохотный гладыш разбудил во мне что-то давно дремавшее, указал цель, которой, как выяснилось, мне до сих пор недоставало.

После этого меня так захватила учеба, что стало не до всего остального. Те немногие парни, с кем я бегала на свидания, меркли в сравнении с работой. А люди из прошлого остались… хм, в прошлом. Отодвинулись на задний план.

Только после знакомства с Дэниэлом я поняла, что родные по-прежнему много для меня значат. Нас представили друг другу, когда меня взяли работать на кафедру, а потом мы то и дело сталкивались в коридорах – обычная история. А однажды я работала у себя в лаборатории – в аквариалке, где можно создавать для беспозвоночных нужную среду и следить за их реакциями, – оглянулась, а он стоит на пороге. Я вздрогнула от неожиданности – думала, я здесь одна, – а он сказал:

– Простите, что вас побеспокоил. Вы так увлечены.

Я ответила:

– Да что вы! Подумаешь, за водомеркой наблюдаю.

– И чем она занята?

– Воду меряет, – сказала я, и он улыбнулся.

– Ну и как, в этом она виртуоз?

Я нерешительно улыбнулась в ответ. Светская болтовня – не мой конек. Не потому что мне неинтересно, просто никак не могу освоить это искусство.

Я сказала довольно неуклюже:

– Это да. То есть водомерки… собаку на этом съели.

– Можно взглянуть?

– Да, конечно.

Он подошел и заглянул в аквариум, но слишком резко дернулся, и водомерка от неожиданности подпрыгнула сантиметров на десять. Аквариум сверху накрыт сеткой, чтобы никто не убежал, и я не беспокоилась, но Дэниэл тут же попятился.

– Простите, – смутился он. – Что-то все от меня сегодня шарахаются.

– Ничего, – сказала я в ответ. Я боялась его оттолкнуть. Было в нем что-то притягательное – серьезность, что сквозила за внешней шутливостью. И лицо его мне нравилось – узкое, худое, под стать его сложению, нос почти орлиный, редеющие рыжеватые волосы. – Она забеспокоилась, вот и все. Я уменьшаю поверхностное натяжение. Снизила уже на восемь процентов, вот она и задергалась.

– Что у вас за тема?

– Поверхностно-активные вещества. И их влияние на фауну.

– То есть моющие средства и все такое?

– Да. И другие загрязнители. Многие вещества уменьшают поверхностное натяжение. Или попадают на водоотталкивающие поверхности насекомых, они теряют свойства, и насекомые тонут.

– А водомерка нет?

– Пока нет. Но и ее час настанет.

– Звучит жестоко.

– Я же ее спасу, – поспешно заверила я. – Ничего ей не будет.

Он улыбнулся, а я залилась краской, с опозданием поняв, что он шутит. Помолчав, он спросил:

– А когда спасете, может, выпьем кофе?

И мы пошли пить кофе и говорили о водомерках и о том, как они, всего раз оттолкнувшись, могут скользнуть на целых пятнадцать сантиметров и скорость развивают невероятную, до ста двадцати пяти сантиметров в секунду. И о загрязнении окружающей среды, и о нефтяных пятнах, и о том, что улитки, оказывается, едят нефть, да не просто едят, а с удовольствием! И о бактериях (Дэниэл – микробиолог), об их способности меняться и приспосабливаться, и означает ли это, что они истинные хозяева мира.

И мы стали встречаться.

Он не переставал меня удивлять. Если уж начистоту – понимаю, насколько бессердечно это звучит, – не думала, что способна кем-то искренне восхищаться, но Дэниэлом восхищалась. Повторюсь, мне он казался местами наивным и слишком уж неприхотливым, но, думаю, это в нем от щедрости душевной. На первых порах я уверяла себя, что, кроме симпатии и восхищения, никаких чувств у меня к нему нет. Я составляла каталог его достоинств: чувство юмора, любознательность, ум, приятная внешность, подчеркнутое неприятие интриг и мелочных дрязг, без которых ученый мир, увы, немыслим, – можно подумать, в виде списка они станут мне безразличны. Перечисляла я про себя и его недостатки: боится промочить ноги, как старушка; не любит напрягаться физически; считает, что он всегда прав (хотя сам это отрицает), – как будто недостатки перекрывают достоинства, а раз я их перечисляю, значит, равнодушна к нему. И вот однажды – я стояла под душем, намыливала ноги, спокойней занятия не придумаешь – я поняла, что люблю его, иного слова не подберешь. Тогда-то, наверное, я про себя решила поменьше задумываться о наших чувствах, не разбирать их по косточкам, гнать от себя подальше вопросы, любит ли он меня, есть ли у нас будущее. Отсюда и наши размолвки, и лишь одно я могу сказать в свое оправдание: все, кого я любила, пропадали из моей жизни, и я боялась повторения.