Воронье озеро - [27]

Однажды он просто взял да и ушел, прямо посреди отцовской ругани. Развернулся и был таков, будто все эти годы голову ломал, что к чему, а тут раз, и понял: лучше уже не будет. И только его и видели.

Эдвард был второй. Третий был Пит, слыхала о нем? Питер Пай. Все его, ясное дело, дразнили Питером Пайпером – Питер Пайпер, парикмахер, покупал печеный перец[2], – доводили его, наверно, до белого каления. Но, сдается мне, были у него заботы и посерьезней. Еще бы.

Мисс Вернон клацнула зубами, сгорбилась на стуле, вглядываясь в прожитую жизнь. Я всегда дивилась, до чего длинное у нее прошлое, сколько она всего пережила.

– Хочешь лимонаду? – вдруг спросила она.

Я кивнула.

– Так сбегай принеси.

Когда я к ней приходила, то первым делом готовила литровый кувшин лимонада и ставила в пахучий старый холодильник. Как пройду несколько рядов – пора нести стаканы, а выпьем несколько стаканов – пора вести мисс Вернон в уборную, да поживей.

– О чем мы говорили? – спросила она, когда мы допили лимонад и я передвинула стул поближе к редиске.

– О сыновьях Джексона Пая.

– Ах да. На чем я остановилась?

– Вы начали про Пита рассказывать.

– Пит. – Мисс Вернон кивнула. – Верно. – И посмотрела на меня внимательно. Глаза были у нее водянистые, мутные, и все равно казалось, что она зорче других.

– Мне нравился Пит, очень нравился. И я ему. – Она лукаво глянула на меня. – Ты-то молоденькая, не веришь. Думаешь, я всю жизнь была такой. – Мисс Вернон зашамкала челюстью, будто жвачку жевала. Она смахивала на лошадь – старую-престарую кобылу с обвисшей шкурой и щетинистой мордой, почти без ресниц. – Славный он был паренек. Добрый, весь в мать. Хорошая была женщина, жаль ее. Странное дело, все Паи женщин выбирать умели. Хоть и верится с трудом. Но Пит в нее уродился. Тихий, добрый, да еще и умница. В школе мог бы хорошо учиться, кабы его оттуда не забрали. Но он быстрее остальных смекнул, что умному человеку здесь не место. Сказал мне, что уезжает. Сказал, в Торонто собирается, звал с собой. Я не знала, как быть.

Она снова умолкла, погрузилась в воспоминания. И, глядя на нее, я почти представила ее молодой. Свежей, хорошенькой – вот она смотрит тому парнишке в глаза, – и хочется с ним уехать, и страшно покинуть дом. Разрывается на части, гадает, что ее ждет, если поехать и если остаться.

– Я не поехала, испугалась. Мне ведь было всего пятнадцать. Сестра моя, Нелли, была на год меня моложе, мы с ней жизни друг без друга не мыслили, мне бы и в голову не пришло ее бросить, даже ради Пита.

Она застыла молча. Наконец шевельнулась, посмотрела на меня:

– Лет тебе сколько?

– Пятнадцать.

– Значит, ты, наверно, меня поймешь. Ты бы уехала с каким-нибудь парнем, если он тебе нравится? То есть прямо сейчас. Взяла бы да уехала?

Я покачала головой. Про себя я давно уже решила, что никогда не уеду ни с каким парнем. Уеду сама, когда буду готова. Это я точно знала. И этого добивалась. Вот куда шли деньги, что платила мне мисс Вернон, – на мой личный счет, «университетский». Спасибо Люку, это он постарался, притом что деньги ему и самому пригодились бы. В школе я училась прилежно, была самой старательной. В компании меня не тянуло, я никогда не была своей среди девчонок, зато занималась я с увлечением. Гуманитарные предметы – языки, история, изобразительное искусство, музыка – давались мне тяжело, но я старалась как могла. Естественные науки я любила, особенно биологию. Разве могло быть иначе? Оценки по всем предметам у меня были хорошие. Люк внимательно проверял мой дневник и только диву давался. «Ты точь-в-точь как Мэтт», – сказал он однажды. Но он заблуждался. Я-то знала точно, что по способностям до Мэтта недотягиваю.

– Дай-ка мне редиску, – попросила мисс Вернон. – Очень хочется.

Я протянула ей редиску покрупнее.

– С виду хорошая. Если хочешь, и ты угощайся.

Я отказалась, редиска с лимонадом не очень сочетается.

– Всем нам приходится выбирать. И поди пойми, то ли ты выбрал, что надо. Теперь-то уж поздно жалеть. Итак, Пит. Трое разбежались, двое остались. Вот несчастная мать, семья на ее глазах разбредалась. Семерых родила, а осталось двое. Вряд ли те, что разъехались, хоть строчку ей написали, не те это люди. Как сквозь землю провалились.

Ну так вот, остались двое, Артур да Генри. Они меж собой решили не уезжать что бы там ни было – чтобы ферму унаследовать. Ферма большая, работы там на двоих хватит, и труда они вложили столько, что жалко бросать.

А время-то идет, подросли мы с Нелли и Паями-младшими – Артуру, поди, уже лет двадцать. А нам с Нелли не все равно, что с ними дальше будет, нам замуж за них охота.

У мисс Вернон вырвался смешок, похожий на кудахтанье.

– Ты, верно, удивляешься, я ведь только что сказала, что мне Пит нравился. Но Пита я долго ждала, вдруг вернется, хоть в глубине души и знала, что нет, и к девятнадцати годам понимала: время поджимает. Что до женихов, выбирать на Вороньем озере было особо не из кого. Скажешь, и сейчас не из кого? Но в те времена было куда хуже. На всю округу три семьи, а до Струана день пути, не наездишься. У Фрэнка Джени мальчишек целый выводок, да только в семье у них все как на подбор страхолюдные. Нехорошо так говорить, но что правда, то правда. Бледные все, худосочные. Хорошие ребята, но в юности этого мало. Во всяком случае, нам с Нелли было мало. Сказать по правде, мы и не задумывались, что они за люди, Паи-младшие. Мы себе уже в уме картинку нарисовали, как мы, Нелли и я, хозяйничаем в хоромах, что построил старик Джексон. Воображали, как ужин на кухне готовим, да все с шутками-прибаутками, яблочные пироги в пять утра печем, чтобы в дневную жару у плиты не стоять, как в огороде возимся, за скотиной ухаживаем, – словом, все то же, что и наша мать делала, только вместе веселей. И дети будут у нас одногодки, будут вместе расти, не различая, кто им мать, а кто тетка. Все-то мы предусмотрели! Представляли, как сидим вечерами на просторной красивой веранде, с шитьем на коленях, болтаем о том о сем, и мужья наши рядом, свои разговоры ведут…