Воронцов - [137]

Шрифт
Интервал

19

Тифлис, 5 ноября 1848 г.

Я получил сегодня, любезный Алексей Петрович, письмо твое от 25 октября.

Я совершенно разделяю твое мнение, что беспрестанные в течение более трех лет неудачи Шамиля должны наконец возродить в горах негодование и наконец непослушание. Увидим, что произойдет в течение зимы и будущей весны и когда кончится покорение Чечни. Как скоро Бог нам поможет кончить там, то положение Шамиля будет самое невыгодное. Лишение, как ты справедливо замечаешь, лучших во всем Дагестане земель на правом берегу Кара-Койсу и потеря Чечни отымут средства не только кормить беспрестанные сборы, гарнизоны и забранных им из тех мест во внутрь гор жителей, но и едва оставят достаточное продовольствие на местах жителям, оставшимся под его властью. Мне кажется совершенно ясно, что надобно следовать теперешней системе, не делать без нужды никаких экспедиций, и годом прежде, годом позже Дагестан усмирится, и Шамиль, ежели жив останется, потеряет всю силу и важность. В будущем году я бы желал водворить опять сильную и преданную нам деревню Чох, разоренную до моего приезда в 1845 году, когда, по неимению резервов зимою в Кумухе, невозможно было успеть защитить оную против Даниель-Бека. Во время лета и в присутствии какого-нибудь отряда нашего на Турчидаге Чохцы могут спокойно пользоваться огромными и богатыми полями, а зимою никто их тронуть не может; потому что около Кумуха, благодаря каменному углю и особенно торфу, у нас всегда будет батальона два в резерве. Шамиль велел укрепить Чох еще прошедшею зимою, и после занятия Гергебиля необходимость укрепить Аймаки не позволила князю Аргутинскому атаковать и взять Чох и Согратель; но лучшие жители Чоха выходцами у нас, и в будущем году, с Божиею помощью, я надеюсь, что тут большого затруднения не будет. Новых гарнизонов там не нужно будет. Чохцы сами себя будут защищать, а Согрательцы, как торговое общество, останутся нейтральными. Что касается до Карадахского моста, тут есть причины и pro и contra; но по моему мнению, это может нас завести далее нежели нужно, и мне бы ужасно хотелось обо всем этом с тобой переговорить на карте. Между тем увидим, что будет с Араканами и Гимрами; жители не желают и, кажется, не могут долго остаться в теперешнем положении и уже посылали к князю Аргутинскому, чтобы толковать о будущем. По известиям из гор, Шамиль ужасно сердит на Даниель-Бека и приписывает ему всю вину неудачи в Самурском округе. Раздоры у них непременно будут, а может быть и важные. Движение Аргутинского на Ахты прекрасно; но и Шварц более бы сделал во фланг и тыл неприятеля, если бы не оплошал генерал Бюрно; он с двумя батальонами работал дорогу в Щинском ущельи и при первом появлении неприятеля занял прекрасную и полезную позицию у селения Борч, потом, без причины, и как будто испугавшись, выступил и открыл дорогу даже на Нуху, куда однако немедленно и вовремя прибыл Шемахинский военный губернатор генерал-майор Врангель со всем, что он мог собрать пехотных команд и милиции; а скоро прилетела к нему туда же отличная Карабахская конница с уездным начальником князем Тархановым; потом 16-го числа, т. е. неделю прежде, дело у Мискиндже. Шварц велел ген. Бюрно опять идти в Борч с данным ему подкреплением и сам хотел идти в горы левее, но и тут Бюрно не послушался, под разными глупыми предлогами. Я думаю, что ему придется отвечать за все это перед военным судом.

Я воротился четыре дня тому назад из Эривани, быв перед тем в первый раз в Александрополе, где я нашел прекрасную и пресильную крепость. От Эчмиадзина до Эривани я с любопытством и крайним удовольствием видел те места, где я получил 44 года тому назад Георгиевский крест и через чин пожалован в гвардии капитаны. Познакомился тоже с Гойчинским озером и Делижанским ущельем. Мне хотелось быть в Нахичевани, но простудившись сильно в Александрополе, я должен был отложить это намерение. Теперь надеюсь остаться всю зиму здесь, а раннею весною поехать в Карабах и Ленкорань, единственные места всего здешнего края, где я еще не был, так что, поехав после того к князю Аргутинскому и в Чечню для решения там насчет действий, я желаю в июле месяце выехать в Петербург и там отдать полный отчет после четырехлетнего управления и полного знакомства со всем здешним краем; сию же зиму я надеюсь много представить для лучшего устройства по гражданской части и между прочим восстановления Эриванской губернии, что совершенно необходимо для развития сей прекрасной и богатой страны. В князе Бебутове я имею теперь настоящего помощника. При Иуде Ладинском я имел двойную работу, ибо ему ни в чем верить было невозможно; теперь дело совсем другое, и работать легко и успешно. Прощай, любезный друг; вот тебе письмо довольно длинное, но ты так интересуешься этим краем, в котором приобрел столько славы и оставил такую драгоценную память, что я уверен, что оно тебе не наскучит. Сыновья твои много тебе расскажут подробностей о здешних делах и особенно о военных действиях в Дагестане. Преданный тебе Мих. Воронцов.

20

Тифлис, 23 января 1849 г.

Любезный Алексей Петрович, я стыжусь тем, что прежде нежели отвечать на одно твое письмо от 19 декабря, я получил другое от 6 января, и это в такое время, где, живя на зиму в Тифлисе, я бы должен иметь более досуга. Скажу однако здесь, что лишнего досуга и в Тифлисе я не имею; ибо, кроме текущих дел, я должен был заняться многими гражданскими предположениями, которых пускать в ход невозможно с цыганскою жизнью и переездах по краю. Кроме того, приезжают сюда в это время некоторые главные начальники, как гражданские, так и военные, и со всеми надобно толковать, рассматривать бумаги и решать действия на будущее время. Теперь у меня здесь князь Аргутинский-Дол-горукий, а тотчас после зимней экспедиции будет сюда Нестеров. Много было также дела с новым начальником Лезгинской линии генерал-майором Чиляевым и с начальником Центра полковником князем Эристовым. Этот последний слишком молод, чтобы ты его знал здесь, человек преотличный во всех отношениях, и этакого начальника для Большой и Малой Кабарды еще не было. С князем Аргутинским чем более я знакомлюсь, тем более я ценю его способности как военные, так и в администрации и в совершенном знании края. По гражданской части он имеет хорошего помощника в Дербентском губернаторе князе Гагарине, бывшем много лет моим адъютантом, а по военной части в прошлом году у него произвели несколько отличных полковников в генерал-майоры, между коими я считаю первым для будущего времени во всех отношениях князя Григория Орбелианова.


Рекомендуем почитать
Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Сергий Радонежский

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.