Воронцов - [128]

Шрифт
Интервал

Осмотрев Сунжинскую линию и работы в новой 3-й станице, 18 числа я перешел Сунжу с отрядом генерала Лабинцова, 91/2 батальонов и до 800 конных. Мы пришли в тот день на Ассу, не видав ни одного неприятеля, а 19-го перешли через Фортангу и пришли на Правый берег после незначительной перестрелки с жителями ближних аулов, которые нам после объявили, что якобы их заставляют днем по нас стрелять, а ночью они будут приходить толковать и просить о будущем их положении. 20-го числа я осмотрел всю местность от Фортанги к Ачхою и крутом, и мы нашли, что нельзя желать лучшего и выгоднейшего места для построения укрепления как то, на котором мы стояли лагерем. Местность сия имеет все возможные выгоды: на самой хорошей текучей реке, с прекрасным полем верст 5 в диаметре впереди, с таковым же гораздо большим назади, с маленьким редким лесом, как будто нарочно для нужд укрепления вверх по течению Фортанги, и с другим более значащим вниз по течению оной, к вырублению которого на полтора пушечные выстрелы тотчас приступлено. С тех пор из Гихи пришло один раз до 200 человек конницы лесом с левой стороны, привезли две пушки, которые стреляли без всякого вреда; но как скоро Лабинцов обратил на них батарейное орудие и вывел из лагеря часть конницы, они тотчас ушли и с тех пор не показывались. Вот наше теперешнее положение. Так как это письмо отправится только завтра, если что либо случится до того времени, то припишу.

Не знаю, князь Бебутов писал ли тебе, как он хотел, как он меня провожал по Акушинской земле, когда я поехал в Южный Дагестан; он мне показывал место, где вы дрались, не доходя Лаваши, и мне было весьма интересно слышать все подробности от человека, который был во все время при тебе. Оттуда я проехал в Цудахар, потом в Кумых, Чирах, Курах и проч. И потом заехал в Баку, где мне не досталось быть из Шемахи, когда я получил известие о Шамилевой экспедиции в Кабарду. Весь этот вояж был для меня преинтересный и преполезный; нельзя иметь понятие о крае, особливо о Дагестане, не видав оного на досуге, едучи шагом верхом и вместе с таким человеком, как князь Аргутинский, который там командует и управляет уже несколько лет. Я вижу по твоим письмам, что ты его не очень жалуешь; но уверяю тебя, что во многих отношениях, и особливо в военном, такие люди не часто встречаются; никто не имеет более таланта беречь войско, кормить оное, снабдить всем нужным, потом вдруг перевести скоро туда где нужно, действовать решительно, употреблять туземную милицию, узнавать все, что делается у неприятеля, пользоваться всяким хорошим случаем и без нужды никогда не жертвовать драгоценною кровию наших солдат. Результат всего сего есть, что в течение целых пяти лет он везде поспевал где нужно, имел много удачных дел, никогда не потерпел большой потери.

Теперь я должен отвечать на один пункт первого твоего письма, где ты удивляешься о производстве старика князя Эристова и спрашиваешь, как я мог о том представить. Признаюсь, что я представил и готов сказать почему. Эристов старый и почтенный слуга Государю и России, из первых грузинских фамилий, душевно предан нашему правительству, служил усердно и храбро, Бог знает сколько лет (ибо я его застал в 1803 году уже подполковником) и пользуется общим уважением и почтением; уже несколько лет первый в списке генерал-лейтенантов и всякий год обойден людьми которые в сравнении с ним могут считаться мальчиками и которых заслуги никому не известны. Когда производят Бибикова, который 10 лет теснит и истребляет три губернии, или Шуберта, который 30 лет ровно ничего не делает, как не произвесть, par ordre du tableau <в порядке очереди>, почтенного старика князя Эристова? Разве потому, что на него сердит один добрый твой приятель <князь Паскевич> за противозаконное овладение Тавризом? Нет, любезный Алексей Петрович, я полагаю, что при таких производствах несправедливо бы было обходить Эристова и что сие производство должно быть приятно для всей Грузии и для всей армии. Конечно, ты видел в нем подчиненного, которым ты имел случай быть недовольным; но это дело прошедшее, а служба его вообще честная и долговременная; я же в нем видел человека, который уже был подполковником и дрался отлично в Кабардинском полку, когда я был поручиком, и я не мог не желать, чтобы он получил то, что получают ежегодно и без всяких побудительных причин.

Я надеюсь, что ты получил план вырубки в Гихинском лесу. Насчет карты Дагестана, сношений с Кахетиею и проч. ты имеешь 20 верстную общую, печатанною в Тифлисе, где все это находится: другой специальной нет, кроме 5-ти верстной, которой по множеству листов у нас при штабе так мало экземпляров, что до сих пор даже отрядные командиры оной не имели, и которую впрочем никогда не испрашивали как должно по новым сведениям и маршрутам. Я еще зимою много об этом спорил, но бывший генерал-квартирмейстер Герасимов так был занят другою фаворитною для него работаю, что я не мог добиться толка; теперь вся эта часть в недоумении, новый квартирмейстер генерал Вольф не совершенно принял оную и теперь исправляет должность помощника начальника штаба. Но я постараюсь сделать для тебя другое. И 20 верстная и 5 верстная так спутаны и сконфужены темнотою красок гор и лесов, что для меня по крайней мере они негодны для употребления. Я для тебя велел сделать экземпляр 5 верстной без этих изнурительных для глаз красок; не все листы еще готовы, и много в этой новой карте не достает, но по крайней мере дороги и расстояния ясно узнаются.


Рекомендуем почитать
Северная Корея. Эпоха Ким Чен Ира на закате

Впервые в отечественной историографии предпринята попытка исследовать становление и деятельность в Северной Корее деспотической власти Ким Ир Сена — Ким Чен Ира, дать правдивую картину жизни северокорейского общества в «эпохудвух Кимов». Рассматривается внутренняя и внешняя политика «великого вождя» Ким Ир Сена и его сына «великого полководца» Ким Чен Ира, анализируются политическая система и политические институты современной КНДР. Основу исследования составили собранные авторами уникальные материалы о Ким Чен Ире, его отце Ким Ир Сене и их деятельности.Книга предназначена для тех, кто интересуется международными проблемами.


Хулио Кортасар. Другая сторона вещей

Издательство «Азбука-классика» представляет книгу об одном из крупнейших писателей XX века – Хулио Кортасаре, авторе знаменитых романов «Игра в классики», «Модель для сборки. 62». Это первое издание, в котором, кроме рассказа о жизни писателя, дается литературоведческий анализ его произведений, приводится огромное количество документальных материалов. Мигель Эрраес, известный испанский прозаик, знаток испано-язычной литературы, создал увлекательное повествование о жизни и творчестве Кортасара.


Кастанеда, Магическое путешествие с Карлосом

Наконец-то перед нами достоверная биография Кастанеды! Брак Карлоса с Маргарет официально длился 13 лет (I960-1973). Она больше, чем кто бы то ни было, знает о его молодых годах в Перу и США, о его работе над первыми книгами и щедро делится воспоминаниями, наблюдениями и фотографиями из личного альбома, драгоценными для каждого, кто серьезно интересуется магическим миром Кастанеды. Как ни трудно поверить, это не "бульварная" книга, написанная в погоне за быстрым долларом. 77-летняя Маргарет Кастанеда - очень интеллигентная и тактичная женщина.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.