Ворона - [6]

Ильинская взяла шишку, стала ее рассматривать, нюхать.

- Как выразительно пахнет смолой, лесом и даже Новым годом!

- А ведь в этой шишке закодировано несколько жизней, - сказал Александр Сергеевич. - Жаль, что елки не читают книг и относятся к плебсу! Вся природа относится к низколобому плебсу!

Маша подошла к нему и, глядя в лицо, с некоторым раздражением сказала:

- Вы этим хотите укорить меня, но я не обижаюсь. Я не обижаюсь! Ваше время прошло! Вам не дано проникнуть в запредельность моей словесной вязи!

- А я и не собираюсь проникать, - отшутился Александр Сергеевич. Мне Чехова достаточно: "Дуплет в угол... Круазе в середину..."

Из левой двери появились Абдуллаев с Соловьевым. У Соловьева в руках был пухлый скоросшиватель с квартальной отчетностью.

- Налоги режут без ножа! - фыркнул Соловьев.

- Загоняйте все в производство, - сказал Абдуллаев. - Прибыль покажите самую минимальную.

- Все плохо! - воскликнул Соловьев. - Государство грабительскими способами хочет сколотить бюджет. Но это у него не получается. Никто не хочет отдавать девяносто процентов честно заработанных средств на всех этих бывших коммунистов, номенклатуру.

- И это говорит бывший коммунист?! - усмехнулся Миша.

- Все мы - бывшие, - сказала Ильинская.

- А я - будущая! - из чувства противоречия сказала Маша.

- Бог в помощь, - сказал Александр Сергеевич.

Алексей вышел к рампе, нагнулся, взял балалайку, заиграл и запел:

Строем движется единым Большевистской рати мощь. Лётом сталинским, орлиным Всё ведет нас мудрый вождь...

Миша подошел к Александру Сергеевичу, спросил:

- Вы читали Пруста?

- Кто это?

- Понятно, - сказал Миша.

- А мы чай будем пить? - спросила Ильинская.

- Да, я распорядился, - сказал Абдуллаев. - На террасе.

- Сегодня хорошая погода, - сказала Ильинская и села на скамейку.

- Я бы об этом сказала иначе, - начала Маша. - Примерно так: воздыхать о воздушном воздухе воздушных замков, парить, не падая духом, в розовых, розовых, розовых лепестках утренней зари, в умысле намерения постичь непостижимое из ничего, поскольку из наличного и обычного никогда не вычитать розовой, розовой, розовой истины зари!

- Вы прелестны, очаровательны! - с чувством сказал Абдуллаев. - И чем непонятнее вы говорите, тем вы прекраснее!

- Я бы все это запретил, - сказал Соловьев.

Алексей тренькнул струнами балалайки и сказал:

- Ну что вы, господин Соловьев! Зачем запрещать человечеству размножаться? Нам нравится песня соловья? Нравится! А он от половозрелости поет! Так и молодежь. Она во все века пела без смысла. Ну, вот, посудите, я сейчас сыграю на этом отеческом инструменте хорошо знакомую вам мелодию...

Играет "Не корите меня, не браните".

- Что эта мелодия выражает? Да ровным счетом ничего.

- Мелодия многое выражает, - заметила Ильинская.

- Слово дано для слова, а мелодия дана для мелодии, - вполне определенно выразился Соловьев.

Маша села на скамейку рядом с Ильинской, сказала:

- И пространство мое широко, оно распахнуто шире широкого.

- Маша права, - сказал Миша.

- В чем? - спросил Соловьев.

- В том, что наше пространство шире широкого.

- Мне Чехова достаточно: "От трех бортов в середину..." - сказал Александр Сергеевич.

- Мы будем пить чай? - спросила Ильинская.

- Необлагаемая часть прибыли могла бы пойти на развитие искусства, но этой части нет, - сказал Абдуллаев.

- Все обложили! - прошипел Соловьев. - Эта армия меня сведет с ума. У соседа ночью забрали сына. Наряд милиции приехал! Сволочи! Крепостное право, да и только!

Алексей еще раз тренькнул струнами, сказал:

- В развитии общества нет никакой логики. Все происходит стихийно. А этот Маркс - просто дурак!

- Смело! - сказал Абдуллаев. - Раньше бы вас за эти слова...

- Эти слова в кремлевке я слышал каждый день, - сказал Алексей, да еще вперемешку с матом! Вот тебе и незаменимые правители коммунизма!

- Можно мне бросить стихотворную реплику? - спросила Маша.

- Бросай, - разрешил Миша.

Маша вышла на авансцену, свет погас, луч прожектора выхватил из темноты ее лицо.

Когда, с бичом в руке над дышлом наклонен, Он держит на вожжах полет четверки дикий, - Знай, варвар, в этот миг он, гордый и великий, Стократ искуснее, чем сам Автомедон...

- Вы чэдная! Очаровательная! - воскликнул Абдуллаев, и на его смуглом кавказском лице с тонкой ниткой усов отразился восторг.

- Можно и мне бросить стихотворную реплику? - спросил Александр Сергеевич.

Откуда-то с небес мощно прозвучало божественно-режиссерское:

- Валяйте!

В свете прожектора старый актер бархатным голосом прочитал:

Веселое время!.. Ордынка... Таганка... Страна отдыхала, как пьяный шахтер, И голубь садился на вывеску банка, И был безмятежен имперский шатер. И мир, подустав от всемирных пожарищ, Смеялся и розы воскресные стриг, И вместо привычного слова "товарищ" Тебя окликали: "Здорово, старик!" И пух тополиный, не зная причала, Парил, застревая в пустой кобуре, И пеньем заморской сирены звучало: Фиеста... коррида... крупье... кабаре...

А что еще надо для нищей свободы? - Бутылка вина, разговор до утра... И помнятся шестидесятые годы - Железной страны золотая пора.