Ворон: Сердце Лазаря - [61]

— Пей, — говорит человек. Он стоит очень близко. Трубочка настойчиво тычется в зубы, царапает десны. — Пей.

Она посасывает трубочку и рот наполняется теплой водой. Она глотает и становится немного легче, так что она пьет еще.

— Хватит, — говорит он и убирает трубочку.

Ее запястья по-прежнему связаны, прикручены к чему-то над головой, и она висит голышом в потоке света. Обе руки онемели под весом тела. Она тянется и кончиками пальцев босых ног задевает холодный жесткий пол, вроде бетона или песчаника.

— Я как раз сожалел, что нет времени сделать все как полагается, — замечает мужчина. Свет вроде бы движется, скользит по ее телу. — Как раз говорил, что ты приз.

В воздухе запах пыли и далекого дождя, плесени и грязных лохмотьев. От нашатыря все еще жжет в носу. Она слышит бурю снаружи, но теперь звуки кажутся очень далекими.

— Где я? — спрашивает она. Голос звучит почти так же скверно, как чувствует горло.

— Где мне нужно, Лукас. На привязи, в самом сердце западни.

— Это не мое имя, — хрипит она, но он не слушает.

— Я мог бы узнать многое от тебя, будь времени побольше. Если бы было время на полную процедуру. Но он скоро будет здесь, а я даже не начал.

Не имеет значения, что Лукреция совершенно не понимает, о чем он. В любом случае это означает, что он собирается ее убить. Он хищник и выбрал ее в качестве добычи, содрал одежду и подвесил словно тушу для разделки. Больше ей ничего не надо знать.

— Все совсем не так, как ты думаешь, — говорит Лукреция. — Тебе не обязательно делать это снова.

— О, все именно так, как я думаю, — отвечает мужчина. Она видит его в тени, за источником света, темная глыба человеческой формы. — Слишком поздно для новой лжи. Я видел твою спину, когда… я видел твою спину. Шрам.

— А ты любопытный мелкий гаденыш, — Лукреция осознает, что дышит с трудом, что постепенно задохнется как при распятии. Возможно, она провисела тут несколько часов.

— Расскажи мне о птице, Лукас. Мне снилась черная птица, и на твоей спине отметина.

— Что ты хочешь знать о черной птице? — откликается она, хватая ртом воздух, необходимый для слов, для того, чтобы оставаться в сознании. — Я могу рассказать тебе о ней. Спусти меня отсюда, и я тебе расскажу об этой ебаной птице.

— Не могу, — говорит он строго, с упреком. — Ты же знаешь, Лукас. Я не могу так рисковать. Нет времени.

— Тогда ничем не могу помочь. Извини. Придется тебе самому выяснять насчет птицы, — она борется за еще один жгучий вдох и добавляет, — он придет, и очень скоро.

— Я не боюсь ни тебя, ни любого из Них, — ухмыляется человек, но она знает, что боится. Очень боится. — Тебе не одурачить меня.

Теперь она чувствует вкус его страха. И он такой охуенно замечательный, такой сладкий и сочный, и, наверное, иной справедливости ей не узнать, поэтому Лукреция говорит просто:

— Ворон — его возмездие, козел, и ты его жертва.

Она ждет немедленной кары, скорого наказания за правду, которую он не желал знать на самом деле. Ножа или иголки за откровенность. Но мужчина просто застывает по ту сторону света. Она слышит его дыхание.

— Твари падают с неба, — говорит он. — Блестящие, кровоточащие твари падают с неба, и сама материя человечества меняется. И Они думают, я буду смотреть сложа руки? Они правда думают, что никто не встанет против Них?

— Ты болен, — шепчет Лукреция, и знает, что если конец не наступит быстро, она начнет плакать. Слишком много боли и так страшно умирать одной в этой вонючей темной дыре. А ей не хочется, чтобы ублюдок, убивший Бенни, видел ее слезы.

— Не говори мне о возмездии, Лукас Дюбуа. Я возмездие всего мира за Их мерзости.

— Нет, — скрипит она и сглатывает, трясет головой, мечтая найти силы рассмеяться, показать его нелепость. — Нет. Ты всего лишь несчастный чокнутый мудак, которому нравится убивать людей. Вот и все. Ты никогда не станешь ничем иным.

И тут металл гремит о металл, маленькие острые штуки, и Лукреция закрывает глаза, чтобы не видеть.

К тому времени, когда щупальца Майкла добрались до суши, шторм достиг чудовищных размеров даже по меркам ураганов. Бурлящее тело циклона накрыло побережье от устья Паскагулы до юго-восточного окончания Луизианы. Рожденный где-то у западного края Африки, он вырос из зачатка потрясений, хаотичного зародыша из ливней и гроз, и преодолел с попутным ветром четыре тысячи километров до Мексиканского залива.

Теперь он готов обрушить свой гнев на дельту Миссисипи. К концу дня скорость ветра достигает двухсот пятидесяти километров, и Майклу присваивают категорию пять.

В спокойном, немигающем оке Майкла поднялась стена морской воды высотой в полметра и протяженностью почти в тридцать километров, штормовой прилив, рожденный низким давлением и нацеленный на уже разбухшие от дождя болота и городки, едва возвышающиеся над уровнем моря. И на Новый Орлеан — алый центр мишени и конец его долгого пути через Атлантику.

В 16.35 Элоиза, крошечное судно для ловли креветок, застигнутое бурей, просит помощи по радио откуда-то поблизости от форта св. Филиппа. Капитан сообщает, что корабельный барометр упал до 26,1 дюйма, три дня спустя его вместе с экипажем из двух человек найдут дрейфующими в заливе, однако метеорологи осторожно отметят самое низкое давление, когда-либо зарегистрированное в западном полушарии.