Ворон - [5]

Когда несколько лет спустя я собирался поступать в Тегеранский университет, чтобы изучать персидскую литературу, меня все отговаривали: «Это не профессия, только те, у кого обе руки левые, идут на литературу».

Поэтому я стал изучать точные науки.

Однако технические специальности таили в себе наибольшую опасность. Родители, затаив дыхание, наблюдали за своими детьми, если те выбирали это направление. Говорили, что ребенок поступает в университет невинной овечкой, а через несколько лет выходит оттуда львом. Студенты этого направления были самыми сообразительными молодыми людьми в стране. Позднее именно они будут занимать ключевые посты в государстве. Однако важнее было то, что эти студенты полагали, будто народ нуждается в них. Они полагали, что их призвание — думать об Иране, и знали, что если в будущем в стране начнутся перемены, то они будут теми, кто даст им старт. Поэтому эти студенты довольно быстро становились политическими активистами. Интересы страны были важнее учебы.

Едва поступив в университет, я познакомился со студентом последнего курса отделения индустриального проектирования. Он пригласил меня в кафе, которое находилось за пределами университета.

Год спустя я уже был активным участником подпольной газеты левого толка, выступавшей против шаха, а значит, и против американцев.

В то время Советский Союз еще был очень могущественной страной, и у Ирана с ним была общая граница протяженностью более двух тысяч километров.

Вместо американских и европейских книг я начал читать русские.

Таких писателей, как Оноре де Бальзак, Виктор Гюго, Эрнест Хемингуэй, Эмиль Золя, Альбер Камю, Марк Твен и Даниель Дефо сменили такие русские авторы, как Белла Ахмадулина, Анна Ахматова, Чингиз Айтматов, Федор Достоевский, Николай Гоголь, Антон Чехов, а особое место среди них занимал Михаил Шолохов и его шедевр «Тихий Дон», а также Максим Горький и его роман «Мать».

Чтобы стать знаменитым писателем, я должен был стать голосом народа, точно таким, каким был Михаил Шолохов, или Максим Горький.

Дядя Джалель был тем, кто стал причиной нового поворота в моей жизни. Во время одного нашего разговора он сказал:

— Поезжай в Исфахан, прежде чем всерьез взяться за перо.

Я спросил его зачем.

— Ты сам поймешь.

Дядя Джалель всегда оказывался прав. Я отправился в Исфахан. Всем стоит хоть раз побывать в Исфахане. Приехав туда, ты говоришь себе: «Это мой город. Я хочу здесь остаться».

Что-то странное в воздухе этого города, здесь отсутствует связь времен. Такое чувство, будто когда-то давно ты забыл здесь часть самого себя.

С ума можно сойти от его таинственной красоты, от синих мечетей, от старых площадей, от реки Заянде, которая была свидетелем многих исторических событий и которая завораживающе красиво несет свои воды через город, от старого моста Си-о-Се Поль, который, будто старинное каменное стихотворение, соединяет две части города друг с другом.

Дядя Джалель, который понял, что я почти утонул в русском интеллектуальном наследии, хотел, чтобы я вернулся к своим культурным истокам. Исфахан сразу вызывает любовь и пробуждает желание поведать об этой красоте. Но нельзя сказать синей мечети: «О, как ты прекрасна!»

Нужно найти женщину, девушку из Исфахана, чтобы сказать ей: «О, как ты прекрасна! Твоя красота убивает меня».

Одинокий, потерянный, я стоял в синей мечети и вдруг заметил девушку. Ее таинственное лицо было скрыто под черной чадрой. На плече у нее висела школьная сумка.

Она сразу мне понравилась. Взгляд ее карих глаз позволил мне следовать за ней, мы проходили улицу за улицей, переулок за переулком. Она оглянулась только один раз.

Мы подошли к дому с большими воротами, он показался мне замком.

Как принцесса из старинных сказок она вошла в замок, еще раз оглянулась на пороге и исчезла.

Я подумал, что на этом все закончится и мне следует возвращаться, но в этот момент на верхнем этаже отодвинулась занавеска. Окно открылось. Девушка сняла чадру и выглянула наружу, при этом я увидел ее длинные тяжелые локоны. Она послала мне улыбку.

Отец девушки был приверженцем строгих традиций, он продавал ковры на исфаханском базаре. Мы поддерживали связь четыре года, но так никогда и не смогли спокойно поговорить. Она была молода, а я был чужаком.

Я жил в Тегеране, в семистах пятидесяти километрах от нее. Дорога на автобусе до Исфахана занимала целый день.

Для меня это было время борьбы, наша любовь была под запретом, но я регулярно писал ей, мои письма порой достигали двадцати пяти страниц. Я писал для нее книгу, хоть и не мог посылать ей тексты по почте. Она боялась, что ее отец узнает об этом. Поэтому я доставлял ей письма лично.

Обычно я хранил их до тех пор, пока больше не мог терпеть, и тогда я садился в ночной автобус, который прибывал в Исфахан в семь часов утра. Со станции я шел пешком до ее дома. Я ждал ее на перекрестке под старым деревом до без четверти восемь — в это время она выходила из дому, чтобы идти в школу.

Каждый день она бросала взгляд на это старое дерево, чтобы узнать не стоит ли там ее поклонник.

Она прошла мимо меня, ее улыбка была скрыта чадрой. Я последовал за ней, стараясь, чтобы мои шаги были едва слышны. В пустом переулке, где она могла сказать мне «Салам», я отдал ей свои письма, тексты и рассказы. После этого я проводил ее в школу.