Воробьевы горы - [117]

В а с и л и й  Г а в р и л о в и ч. Скоро она там заснет? (Начинает вслух читать содержание брошюры.) «Москва-Сортировочная… Пять пятнадцать, пять сорок, шесть часов. Москва — Вишняки — пять двадцать пять, пятьдесят пять, шестьдесят… Москва — Люберцы — пять сорок пять, шесть пятнадцать…» (Чем громче доносится до него голос Джулии, тем усерднее и громче читает он, невольно выдавая в перечне станций пригородного железнодорожного расписания свое душевное состояние.) «Люберцы — Панки… Томилино… Красково… Малаховка… Быково… Ильинская… Сорок второй километр… Кратово… Раменское…» (Он выкрикивает почти с отчаянием.)

Г о л о с  Д ж у л и и (она уже давно не поет). Но это чудесно! Вы, оказывается, любите стихи!

Окно приоткрывается.

В а с и л и й  Г а в р и л о в и ч (словно уличенный в какой-то непозволительной откровенности). Нет! Нет! Это расписание движения пригородных поездов!

Д ж у л и я. Удивительный язык! (Она появляется в окне, окончательно отодвинув занавеску, задрапированная в простыню, словно в римскую тогу.) Расписание поездов звучит как стихи! Прочтите мне какие-нибудь стихи, — может быть, они мне покажутся расписанием поездов?

В а с и л и й  Г а в р и л о в и ч (он смущен). Какие же стихи? Я никаких не знаю…

Д ж у л и я. Не может быть! Вы так темпераментно читали. Вы чувствуете ритм, музыку слова… Прошу вас! (Она соскальзывает с окна, приближается к Василию Гавриловичу.)

В а с и л и й  Г а в р и л о в и ч (испуганно отодвигаясь). Нет, нет… Погодите минуточку… Сейчас вспомню… (Бормочет про себя.) С деревьев… Там-там, там-там-там… Слетает желтый лист… Не так… а! «С берез, неслышен, невесом, слетает желтый лист». Дальше как, дай бог памяти. Сколько лет прошло… В тетради записывал… Ага! (Все больше увлекаясь.)

«С берез, неслышен, невесом,

Слетает желтый лист,

Старинный вальс

«Осенний сон»

Играет гармонист.

Вздыхают, жалуясь, басы,

И, словно в забытьи,

Сидят и слушают бойцы —

Товарищи мои…»

(Замолкает. Тихо.) Дальше забыл…

Д ж у л и я (после долгой паузы, тихо). Божественно… Какая гармония… Даже не надо переводить…

В а с и л и й  Г а в р и л о в и ч. А тут все понятно. На фронте… Гармонист играет, а бойцы слушают…

Д ж у л и я. Какой язык… Только великий народ может создать такую музыку, выраженную словами… Нет, это чудо! Эта ночь — чудо, которое вы подарили мне, милый волшебник! Этот дом, эта свеча, эти тени, что движутся по стене, эта тьма за окнами, молния и стихи — все это чудо искусства, сотворенное природой и гением людей! (Вдруг.) Я сыграю вам сейчас свою Клеопатру! Да, да, да! Я не играла для королей — для вас я сыграю! Вы будете единственным зрителем в этом единственном в мире театре! Сядьте там! (Ставит стул в угол веранды.)

Василий Гаврилович покорно поворачивается.

(Быстро передвигает щиты со спичечными коробками, создавая из них нужное расположение.) Стены дворца… Ночь… (Хватает свечу, ставит на стол.) Светильник слабо освещает покои царицы… Клеопатра отослала своих прислужниц и ждет во мраке ночи того, кого избрала на сегодня ее прихотливая фантазия… (Задумчиво начинает, всецело погруженная в себя.)

«Да… Ты была тогда одна

И так его познать хотела —

Раба, чей красен рот, а тело

Слоновой кости белизна…

        Твои любовники… За счастье

        Владеть тобой дрались они.

        Кто проводил с тобой все дни?

        Кто был сосудом сладострастья?

Я помню все — как, беспокоясь,

Изида к Озирису шла

И как однажды сорвала

Я пред Антонием свой пояс.

        И жемчуг выпила, на стол

        В притворном ужасе склоняясь,

        Пока проконсул, насыщаясь

        Соленой скумброй, пил рассол…»

В а с и л и й  Г а в р и л о в и ч. Мастерица… Ну, мастерица… (Аплодирует.)

Д ж у л и я. Тсс… По драгоценным коврам слышны чьи-то несмелые шаги… Шевельнулась занавесь… Он входит. Тот, которого так ждет сегодня царица… Как он робок, бедняжка, понимая, что он — раб! Одного движения царственного пальца достаточно, чтобы ему навеки проститься с жизнью! Но он не знает, что сегодня на короткий миг он, раб, станет полновластным господином царицы! Тише… Наконец она удостоила его заметить… О, какие противоречивые чувства бушуют в ней! (Обращается непосредственно к Василию Гавриловичу.)

«Чего ты медлишь? Прочь отсюда!

Ты мне ужасен с давних пор.

Меня томит твой долгий взор,

О вечно дремлющее чудо…

        Ты задуваешь свет свечей

        Своим дыханием протяжным,

        И лоб мой делается влажным

        От гибельной росы ночей.

Твои глаза страшны — как луны,

Дрожащие на дне ручья.

Язык твой красен, как змея,

Которую тревожат струны…»[3]

Он испугался, отшатнулся… Нет! Нет! Не верь словам женщины, мой раб, мой господин, мое маленькое чудовище! Ты заслужил этот дар царицы! Возьми его! (Жестом, уже привычным, она хочет сорвать с себя одежду.)

Потрясенный, Василий Гаврилович вскакивает на ноги.

В а с и л и й  Г а в р и л о в и ч. Нет, нет! Не надо! Нельзя это сюда! (Хватает свое пальто со стула, накидывает его на Джулию.)

Д ж у л и я (сперва ошарашена, растерянна, потом начинает хохотать). Бедный… Я забыла… Я совсем забыла, где нахожусь… Бедные вы все…

Василий Гаврилович, взволнованный до предела, молчит.