Ворчливая моя совесть - [37]

Вышли. Мальчик сразу кинулся к воде.

— Сережка! — побежал за ним шофер. — Сережка! Стой, тебе говорю!

И намека вокруг не было на представителей тюменского студенчества. Ни единой души кругом. Вот только собаки. Целых три. И сторож… Бредет бережком, с палкой, а собаки, гуськом, за ним. Обходят владенья свои. Шофер все еще гонялся за Сережкой. Фомичев взял из машины рюкзак, достал газеты, развернул, расстелил, прижал их камешками. Вскрыл и расставил консервы, нарезал хлеб, сдернул белую пластмассовую пробку с бутылки «розового крепкого». Обломил веточку и, отмахиваясь от комаров, стал ждать. Ведя за руку зареванного Сережку, вернулся шофер. Глянул и остолбенел. Даже мальчик и тот перестал хныкать.

— Прошу, — сделал приглашающий жест Фомичев.

— Да я за рулем, мне нельзя, — с сожалением проговорил шофер. — Это что, бычки? В томате? Сережа, ты к бычкам в томате как относишься?

К бычкам в томате и Сережа и его отец относились в высшей степени положительно. Тем временем приблизились опирающийся на палку седоусый сторож и три сопровождающие его собаки. Две попригляднее, на лаек похожи. А третья — так… Чебурашка.

— Только чтоб с огнем тут не баловать, — сурово предостерег сторож. Собаки, деликатно, краем глаза косясь на стол, сдержанно помахивали хвостами.

— Садись с нами, отец, — пригласил Фомичев и сторожа. — А то он, к большому его сожалению, не пьет, за рулем, а одному — привыкать не следует.

— Да и я ведь при исполнении, — заулыбался сторож, с кряхтением опускаясь на песок и кладя под себя палку. Собаки тоже улеглись. Но даже как бы и не глядели в их сторону. Благовоспитанные собачки. Даже Чебурашка и та от лаек набралась, не попрошайничает. Фомичев макнул в банку с консервами три куска хлеба, бросил им. Хоп! Хоп! Хоп! — и нет хлеба. Снова улеглись. Даже задремали как бы. Ну-ну, потерпите немного…

— Па-а-ашла по периферии! — сказал сторож, с удовольствием вытирая темной клешневатой рукой мокрые усы. — Не сезон еще у нас, вот погоди, разгуляется климат — живого места здесь не будет. Любют, любют на наших песках городские поваляться.

— Отец, а сегодня здесь никого не было? Две девушки, три парня должны были нагрянуть. Одна — такая, знаешь, симпомпончик, русский сувенир. Другая — как галчонок, ротастая…

Позолотели облака над зеркалом озера. В окошке земснаряда, монотонно тарахтящего у дальнего берега, засветилась электролампочка. Кричала чайка. Всего одна на целое Андреевское озеро. Одинокая, встревоженная чем-то чайка.

— Собачек, отец, как зовут?

— Моих? — сделал хороший глоток сторож. — Тузик, Бобка и Дик. Нет, не было нынче симпомпончиков. Двое около часу дня на черной «Волге» приезжали. Я сразу догадался — шоферит он на этой «Волге», начальство возит, молод еще, чтобы свою такую иметь. Секретаршу в обеденный перерыв катал, не иначе. Походили, позажимались чуток. Закусывать не располагались…

«Розовое крепкое» здорово согревало.

— А как бы ты посоветовал? — спросил в развитие своих размышлений шофер. — Может, наплевать на нее, — кивнул он на машину, — и к вам, а? Все-таки у вас там… Рыбка, шкурки, то-се…

— Нет… Знаешь, не нужно, — подтирая корочкой банку, произнес Фомичев, — не стоит тебе туда…

— Из-за Сережки?

Фомичев засмеялся.

— Слыхал, отец? — обратился он за подмогой к сторожу. — Товарищ считает, что в Заполярье люди без детей обходятся!

Фомичев рассмеялся. Сторож тоже. Поддержал, помнил, чье вино пьет.

— Без детей, — поучительно сказал сторож, — никак нельзя. Где есть мужчины и женщины, хочешь не хочешь — дети.

— А ты, отец, бывал у нас в Заполярье?

Сторож подставил под горлышко бутылки пустой стакан, долго не отводил его, сказал «хватит-хватит!», когда уже через край полилось. Отпил чуть, чтобы и капли больше не пролилось.

— Сторож, парень, это такая должность… Любого из нас возьми — все прошел, везде побыл. Только тогда в сторожа и оформляются…

Собаки вдруг все разом вскочили, зарычали было, но тут же замахали хвостами. Новая собачка появилась. Приблизиться робела, стояла в кустах, ушки топориком.

— Дама, — объяснил сторож благодушие своих собак, — кралечка.

— Так ведь это же та самая! — удивленно вскочил на ноги Фомичев. — Под обрывом… Иди! Иди сюда!..

Забыв про страх, собачка подлетела, радостно визжа, принялась прыгать ему на грудь, пыталась лизнуть в лицо.

— Нашла, — растроганно гладил ее Фомичев, — вот это по-нашему! Раз договаривались… Не то что некоторые…

Успокоившись немного, новенькая в обществе трех кавалеров отправилась осматривать окрестности.

Уже и чайка исчезла куда-то, угомонилась. Может, других чаек нашла, прибилась к ним, а может, и сама она навек исчезла, проглоченная пространством белесой белой ночи, и осталось Андреевское озеро без ее прощального вскрика. Водитель поднялся.

— Сережка, поехали! Эх, жалко мотор порожняком гнать.

— Как порожняком? — удивился Фомичев. — Заплачено же…

— Что же мне, пустому с включенным счетчиком ехать? — удивился и шофер. Засмеялся. — Ну и клоуны вы там, в Заполярье. Слыхал, дед? Чтоб с включенным счетчиком! Сережка, кому говорят!

Отец с сыном забрались в такси. Заработал двигатель. Дверца открылась.