Вор в роли Богарта - [9]

Однако сонными их голоса назвать было никак нельзя. Они звучали взвинченно, даже агрессивно, и только теперь я понял, почему не могу различить слов. Они говорили на незнакомом мне языке.

Нет, на каком угодно, только не на английском. Но были и другие языки, которые я узнавал, даже если и не понимал, о чем идет речь. Французский, немецкий, испанский, итальянский — я прекрасно знал, как они звучат, а время от времени даже различал знакомое слово или фразу. Но эти двое чихвостили друг друга на языке, которого я прежде никогда не слышал. Эта трескотня вообще не походила на язык, а напоминала скорее звуки, которые можно услышать, прокручивая запись «Битлз» задом наперед в поисках доказательства того, что Пол действительно умер.

Они продолжали лаяться, а я, сколь это ни глупо, старался понять, о чем идет речь. И еще изо всех сил сдерживался, чтобы не чихнуть. На чем-то в этом шкафу завелся грибок или плесень, а эти штуки всегда вызывали у меня аллергию. Я глотал, жал на кончик носа, словом, проделывал все те вещи, которые обычно помогают в этих случаях, заведомо зная, что все равно не помогут. Потом вдруг страшно разозлился на себя за то, что попал в такую передрягу, и это сработало! Чихать расхотелось.

И разговаривать им, видимо, тоже. Перепалка стихла, лишь время от времени доносились отдельные фразы, но так тихо, что, даже зная язык, разобрать было невозможно.

Зато появились другие звуки. Чем это они там, черт побери, занимаются?

О!

Я понял, чем они занимаются. Матрацы у новомодных кроватей обычно без пружин. Поэтому этой подсказки я был лишен, однако и без нее вывод напрашивался однозначный: пока я задыхался здесь, в шкафу, эти мерзавцы вовсю занимались любовью!

Винить следовало только себя. Нечего было попусту тратить время, расхаживая по квартире, заглядывая в холодильник, перечитывая газетные вырезки. Нечего было вертеть в руках эту дурацкую фотографию в серебряной рамочке, прикидывая, откуда мне известно это лицо. О, если бы я вел себя как профессионал, то, бог мой, уже давным бы давно управился, во всяком случае, до того, как появились эти двое. Вышел бы из квартиры с портфельчиком, запертым в кейсе, и с твердым намерением получить за него жирный куш. Я бы уже давно выскользнул из двери, потом — вниз по лестнице и…

Минуточку…

А где мой кейс?

В шкафу его точно не было. Может, оставил у стола или где-нибудь еще в комнате? Я не помнил. Да и вообще, был ли при мне кейс, когда я заходил в эту квартиру? Поставил ли его рядом на пол, когда занялся замками, или же зажал между колен?..

Нет, точно нет. Хорошо… В таком случае, был ли он со мной, когда я входил в «Боккаччо» с этим самым Хоберманом? Я пытался мысленно воссоздать эту картину: так, поднялся в лифте, перемолвился парой слов с мистером Уиксом из «12-J», затем спустился на восьмой этаж… Нет, похоже, при мне все же ничего не было, кроме пяти фунтов, без которых вполне можно было и обойтись.

Может, дома оставил? Я помнил, что вроде бы брал его, но ведь мог поставить на место в последний момент. Весь вопрос в том, был ли при мне кейс, когда я выходил из дома?

Поразмыслив немного, я пришел к выводу, что да. Потому как вспомнил, что держал его в руке, когда второй раз за вечер взял такси Макса Фидлера, а потом держал его на коленях. Именно поэтому Макс решил, что у меня деловая встреча.

Оставил в такси? Карточка Макса у меня была, вернее, карточка того китайца с травами, но там же был записан и телефон Макса. В кейсе не было ничего такого компрометирующего или остро необходимого. Точнее, в нем вообще ничего не было. Просто это был хороший кейс, и я владел им достаточно долго, чтобы привыкнуть (даже по-своему привязаться) к нему. Однако вполне представлял себе благополучное и даже счастливое существование и без этого кейса.

Ну, допустим, этот Макс привезет мне его. Он знает, где я живу, — ведь высаживал и забирал меня в том же месте. Не думаю, что называл ему свое имя или имя Билла Томпсона. Но он мог описать меня портье или же…

Чем это я занимаюсь, черт бы меня побрал? Да я, наверное, совсем ума лишился в этом проклятом шкафу! Совершенно пустой кейс, без всяких характерных примет, предмет сам по себе абсолютно невинный. И если мне его вернут, что ж, чудесно, а если нет — тоже хорошо.

Нет, кажется, он все же был при мне, когда я высадился из такси. Потому что я вспомнил, как переложил его из одной руки в другую, собираясь позвонить Хьюго Кэндлмасу. А это означает, что, вероятно, оставил его у Хьюго, когда мы с Хоберманом отправились на дело. Или же в этом пабе, «Вексфорд-кастл»… Нет, не думаю. Я почти уверен, что забыл его в квартире Кэндлмаса, а значит, могу забрать, когда приду отдать портфель и получить деньги.

Если только выберусь когда-нибудь из этого шкафа.

Судя по доносившимся через дверцу звукам, пламя любви стало затухать. «Может, смотаться прямо сейчас, — подумал я. — Может, они не заметят?»

Правильно.

Интересно, как бы поступил на моем месте Хамфри Богарт?

За последние пятнадцать дней я просмотрел, наверное, не меньше тридцати фильмов с участием Хамфри Богарта. Некоторые из них знаменитые, их знал каждый. Такие, как «Мальтийский сокол», «Касабланка», «Африканская королева». О других же, таких как, к примеру, «Невидимые полоски» или «Мужчины — такие дураки», вообще никто никогда не слышал. Спутница по этим моим вылазкам сидела рядом, поедая мой попкорн, и, похоже, свято верила в то, что персонажи Богарта всегда знают, как действовать в той или иной ситуации. И кем бы я был, если бы стал разуверять ее в этом?