Вор в роли Богарта - [5]

Я закрыл дверь, повернул ключ в замке, повесил в витрину табличку: «Буду через пять минут» и провел Хьюго Кэндлмаса к себе в кабинет, находившийся позади торгового помещения.

Глава 2

И вот теперь, тридцать два часа спустя, я надавил на кнопку одного из четырех звонков, находившихся в подъезде дома Хьюго. Он впустил меня, и я поднялся на третий этаж. Кэндлмас ждал меня на лестничной площадке и провел в свои апартаменты, занимавшие целый этаж. Комнаты были обставлены с большим вкусом. В кабинете одну стену занимали встроенные застекленные шкафы с книгами, на полу от стенки до стенки, раскинулся обюссонский ковер — настоящее сокровище, а мебель выглядела элегантной и вполне удобной, что само по себе весьма редкое сочетание.

Воровская жизнь оставила на моих манерах один весьма прискорбный отпечаток — я имею в виду привычку внимательно оглядывать любое помещение на предмет вещей, сто́ящих кражи. Думаю, это сродни глазению на витрины. Я и в мыслях не имел воровать что-либо у Кэндлмаса — ведь я профессиональный вор, а не клептоман какой-то, — но глазам не прикажешь. И я углядел прелестную китайскую табакерку, вырезанную из цельного куска розового кварца, целый набор нэцке из слоновой кости, в том числе очень славного толстячка бобра, хвост которого, похоже, ушел путем всякой плоти.

Я не уставал восхищаться ковром, и Кэндлмас провел меня по другим комнатам и показал еще парочку, один оказался тибетским тигровым ковриком, тоже старинным. Я извинился за опоздание, в ответ мой новый друг сказал, что все в порядке, ничего страшного, поскольку третий наш компаньон тоже немного запаздывает, но должен быть с минуты на минуту. Я отказался от выпивки, но согласился на чашку кофе и не удивился, что он оказался свежим, крепким и удивительно ароматным. Мы поболтали немного об Уинтропе Макуорте Преде, порассуждали на тему того, каких бы высот он достиг, если бы туберкулез не оборвал столь безжалостно его молодую жизнь. Ведь Пред получил кресло в палате общин. Интересно, стал бы он и дальше заниматься политикой, оставив поэзию, что называется, за спинкой этого кресла? Или же разочаровался бы в политике, перестал бы строчить скверные вирши на злобу дня, к которым обратился к концу жизни, и вернулся бы к настоящей поэзии и создал зрелые вещи, которые затмили бы его ранние стихи?

Мы как раз об этом толковали, когда в дверь позвонили, и Кэндлмас, подойдя к панели и нажав кнопку, впустил в дом новоприбывшего. Мы подождали его на лестничной площадке; гость оказался пожилым толстяком с приплюснутым, как у мопса, носом и круглой физиономией. Цвет лица у него был как у пропойцы, а кашель — как у курильщика, но будь вы даже слепым и глухим от рождения, вы все равно сообразили бы, как этот господин проводит свои дни. Разве что у вас от простуды нос так заложит, что вы не учуете, как у него изо рта разит перегаром, а от волос и одежды — табачным дымом. Показательно было и то, как он поднимался по лестнице, останавливаясь на каждой площадке перевести дух, а уж последний пролет одолевал совсем не спеша.

— Капитан Хоберман, — приветствовал его Кэндлмас и пожал руку. — А это…

— Мистер Томпсон, — торопливо вставил я. — Билл Томпсон.

Мы обменялись вялыми рукопожатиями. На Хобермане были серый костюм, галстук в сине-бежевую полоску и коричневые туфли. Подобные костюмы в свое время украшали собой третьеразрядных советских чиновников доперестроечной эпохи. Единственным в мире человеком, столь же скверно выглядевшим в костюме, был Рэй Киршман, но у него-то костюмы — дорогие и отлично пошитые, просто пошили их, видно, на кого-то другого. Костюмчик же Хобермана был дешевкой и не сидел бы хорошо вообще ни на ком.

Мы зашли в квартиру и еще раз обсудили план. Через час капитана Хобермана ждали на двенадцатом этаже очень бдительно охраняемого жилого дома на углу Семьдесят четвертой и Парк-авеню. Он будет моим пропуском в этот дом. Его задача сводилась к тому, чтобы провести меня мимо консьержа, а уж дальше идти заниматься своими делами. А я займусь своими, только четырьмя этажами ниже.

— Вы будете там один, — уверил меня Кэндлмас. — Никто не помешает. Скажите, капитан Хоберман, а как долго вы намерены пробыть на двенадцатом этаже? Час?

— Да нет, малость поменьше.

— А вы… э-э… мистер Томпсон? Думаю, вы вполне управитесь за двадцать минут, хотя, если пожелаете, можете просидеть там всю ночь. Как считаете, стоит вам двоим договориться о встрече? Ну, после того, как все будет закончено?

Я полагал, что мне следовало бы вообще со всем этим не связываться и прыгнуть в то первое такси. Тогда бы я, может, уехал с красивой женщиной, вместо того чтобы наслушаться про китайские травы на всю оставшуюся жизнь. Видно, последние две недели я смотрел слишком много фильмов с Хамфри Богартом и это как-то отразилось на моей способности рассуждать.

— Да нет, к чему усложнять, — ответил я. — Выбраться из здания не так уж сложно, если не несешь телевизор под мышкой или чей-нибудь труп, перекинутый через плечо.

Да и войти в здание не столь уж сложно, если, конечно, знать, как это делается. То же самое я говорил Кэндлмасу и накануне, стремясь внушить ему идею, что мы прекрасно обойдемся и без Хобермана, но ничего из этого не вышло. По всей видимости, капитан Хоберман является неотъемлемой частью проекта. Мы с капитаном повязаны, как поп-дуэт, и отвязаться от него мне вряд ли удастся.