Вор с черным языком - [91]

Не скажу за всех, но меня путешествие по лесам и полям Молровы хорошо подготовило к чистой постели и горячей еде в городе.

Жаль только, что городом этим была драная Гревица.

Мы должны были встретиться там с одной воровкой, которая согласилась продать нам карту разоренной великанами Хравы, столицы Аустрима. Но не простую, а с изображенным на ней лабиринтом городской канализации.

А в захваченной великанами Храве знание скрытного пути под улицами может стать той границей, что отделяет жизнь от другого варианта. Если карта точна, она стоит того, чтобы заплатить за нее золотом.

Возможно, стоит даже того, чтобы зайти в эту гнилую дыру, называемую городом Гревица.

Гревица располагалась на острове посреди Хребтовой реки с пятью мостами по одну сторону и двумя по другую. Остров был такой прекрасной естественной крепостью, что город стоял здесь, как говорили, уже две тысячи лет. И очень хорошо, что большинство людей доживали только до шестидесяти, потому что никто не захотел бы провести две тысячи лет с такими засранцами.

Весь город был раскрашен в жизнерадостно-грязные оттенки серо-коричневого цвета с вкраплениями бурого и просветами странных цветочных горшков. На прилавках магазинов божественной паутиной лежали кропотливо сплетенные тонкие кружева, самые лучшие в мире людей. А на улицах хозяйничали свиньи, роясь в отбросах и норовя укусить любого, кто приблизится к ним.

У каждой из свиней были бирка или клеймо, указывающее, кому она принадлежит. И если вы решите отрезать себе кусочек бекона, то придется отвечать перед свинопасом, как правило отставным солдатом, который получил эту свинью в награду за двадцать лет службы. Если помните, Молрова держалась в стороне от Гоблинских войн, но пусть даже эти люди хуже спантийцев и галлардийцев знали, как убивать гоблинов, зато они вдоволь повоевали в захватнических набегах на соседей, и убивать людей им было не в новинку.

А еще Молрова славилась янтарем. Изящные граненые слезинки украшали шеи знатных дам, а из необработанных кусков янтаря делали пояса для прачек и кухарок.

Но самая жопа была в том, что в Гревице жили кусачие. Эти поедающие людей и погубившие наших лошадей твари, эти жуткие до безумия существа с острыми зубами и крюками вместо рук имели право покупать жилье в городе.

Гоблинский квартал находился неподалеку от гавани.

Его границы были обозначены цепями и предупреждающими табличками на трех языках. Ни королевские законы, ни обычаи Орды не спасали того, кто покинул свой квартал. Те гоблины, что убивали людей в пределах своей территории, отвечали только перед обычаями Орды. Те, что прогуливались по людским улицам, делали это на свой страх и риск. И все же этот риск уравновешивался тем, что торговля с врагами приносила прибыль.

И немалую.

Мы нашли постоялый двор, оставили там своих ослов и занялись делами.

Воровка, с которой мы собирались встретиться, была спантийской переселенкой. Она жила теперь в гоблинском квартале и прекрасно разбиралась в их пронзительно-скрипучей речи. Она ждала нас в молровской таверне с названием «Барана Морджах», что означало, насколько я могу судить, «человек с головой барана», потому что именно такая картина была изображена на вывеске, качающейся над обитой железом дверью. В этой двери прорезали еще одну, поменьше, для гоблинов. Окна таверны были забраны решеткой, а на стене за стойкой, под ржавой молровской секирой, висели черепа, как гоблинские, так и человеческие. Проломленные черепа. Объяснений не требовалось, но, если настаиваете, мораль, похоже, была такова: «Любой нарушитель порядка получит свое в равной мере».

Я невольно обратил внимание на одну странность: в таверне было полно мужчин. Не только щенки моложе двадцати двух лет, но и судовые плотники, солдаты, кузнецы с мокрыми от пива бородами. Они пили, играли в кости, так что стены громыхали от их низких голосов и задиристого смеха. Это были не ветераны, во всяком случае не ветераны Гоблинских войн. Молрова не посылала своих новобранцев ни во второй, ни в третий призыв. Их не кусали, не отравляли, не закалывали гоблины, не поднимали на клыки кабаны, не раскалывали надвое слепые гхаллы. Обглоданные кости этих мужчин не лежали в галлардийской или спантийской земле, не висели на гоблинских знаменах. Я ничем не выделялся среди них в свои двадцать три года и с полным набором пальцев.

Я попал в страну слизняков.

Молровяне были сворой самодовольных говнюков, таких же как я.

Спантийская воровка назвалась именем Чедадра, или Чед, означавшим что-то вроде «грубый перепих». Такими острыми скулами, как у нее, запросто можно было резать стекло. На ремне она носила боевой топор, а в косы вплела лошадиные зубы. Еще у нее был плохо прорисованный вставной глаз и обрезанный кончик носа, и это означало, что спантийцы или кто-то другой поймали ее на воровстве.

Чед говорила на уличном спантийском так отрывисто и быстро, что даже Гальва едва понимала ее, не говоря уж обо мне. Но все же она передала воровке изрядный мешочек серебра, который та удовлетворенно взвесила в руке, и шестиугольный кусок янтаря с муравьиным львом внутри. Чед прижала его к груди и шее с такой благодарностью, что я подумал, не предложит ли она Гальве грубый перепих. Похоже, Гальва и сама так подумала, судя по тому, как она скрестила ноги и отодвинула стол.