Вор с черным языком - [78]

Эдтское крепкое светлое пиво и медовой сладости сидр отправляли морем в Брайс и Холт или сушей на юг, до самой Бельтии. Выражение «продать пиво антерцу» означало неожиданный успех, а Эдт именно этим и занимался. Говорили, что антерцы пьют только свое пиво и то, что привезено из Эдта, а все остальное даже мочой не считают. Жители Эдта тоже пили антерское пиво, а также галлардийское и спантийское вино, брайсовские мед и сидр, истрийскую граппу и виски из Холта и Гальтии. Любой моряк обрадуется, если его судно станет в порту Эдта, потому что здесь больше славных таверн, чем храмов.

А еще у этих таверн замечательные названия: «Пьяный медведь», «Поэма ее любовника», «Крюк и кол», «Ремень твоего отца», «Четвертованное солнце», «Пернатая стерва». Последнюю назвали в честь средиморской королевы, распустившей парламент с такими словами: «Ослы должны возить тележки, а не сидеть и болтать без умолку». Пятеро стариканов из парламента захватили ее в плен, вымазали клеем и обваляли в перьях, заявив, что курица должна нести яйца, а не кукарекать. Но она стала любовницей одного генерала, переманила рыцарей на свою сторону и разогнала парламент. А облапошенным старым пердунам сказала, что курицы и ослы пошли друг на друга войной и курицы победили. Таверна «Курица и осел» стояла на Водной улице. Потом королева запрягла этих пятерых в тележку и прогнала по городу на виду у всех жителей. Таверна «Пять запряженных стариков» находится на Замковой улице, и как раз там мы встретились с Норригаль, чтобы вместе поужинать.

– Я подумала, что на какое-то время ты подойдешь, – сказала Норригаль, глядя на меня поверх чаши с сидром, и таких веселых глаз я у нее еще не видел.

– Подойду для чего?

– Для меня.

Я почти никогда не краснел, но тут залился румянцем. Вытянул из рагу кроличью ножку и принялся слизывать с нее подливку с таким видом, будто больше меня ничего не интересует.

– Мы с тобой могли бы дать лунную клятву, со всем, что при этом полагается, но только если ты согласишься на мои условия.

На тарелке перед ней лежал перепел с черносливом и розмариновый хлеб. Она оторвала жареное крылышко, стянула зубами кожицу и обсосала косточку так, что это казалось скорее естественным, чем бесстыдным. Хотя, разумеется, означало именно то, что означало.

Стать ее любовником на один месяц. В каком-то смысле мужем. Это был древний гальтский обычай, освященный Харосом. Древнее Холта, древнее Белого тракта и Тряса. Он звенел в моей крови, и не только потому, что я был молод и полон желания.

– Я слушаю, – сказал я с лучшей своей полуулыбкой.

– Еще бы ты не слушал, наивный человек. Сначала натри щеку вот этим. Эту самую щеку. – Она показала на мою татуировку и протянула пятигранную баночку с какой-то мазью медного цвета. – Спросишь у меня, что это такое, и я заберу свои слова обратно.

Я кивнул, втер немного и сразу почувствовал жжение. Оставалось только надеяться, что мазь не сведет татуировку. Если я покажусь где-нибудь без этого знака и с неуплаченным долгом, у меня будут большие неприятности. Гильдия может заменить раскрытую ладонь на кулак. Или отрезать мне большой палец. Но я доверял Норригаль На Гэлбрет. Защити меня Фотаннон, я доверял ей.

– Значит, ты знаешь о магических татуировках?

– Больше чем просто знаю.

– И можешь сама их сделать?

– Могу.

– Это мощная магия. Ты никогда не говорила, что умеешь такие вещи.

Я стащил из рагу кусочек голубой морковки с луком.

– А ты хоть раз спрашивал? Итак, ты хочешь услышать мои условия или я поищу другого парня? Сегодня новая луна, ты не забыл?

Конечно не забыл, но не потому, что собирался произносить заклинания. Вор обязан знать, темная ли будет ночь.

Я коснулся уха.

«Слушаю».

– Во-первых, ты будешь делать все, что я скажу, чтобы мой живот оставался плоским. Я не создана для воспитания детей. Мое предназначение – служить своему ремеслу и своему народу. И я не смогу хорошо выполнять свою работу с соском во рту младенца. И вообще, наш мир – неподходящее место для жизни.

Я вспомнил, как мечтал на китобойном корабле о том, что у нас с Норригаль будут дети, и распрощался с этими мечтами. Прежде чем заговорить снова, она внимательно посмотрела на меня:

– Во-вторых, ты не обязан раскрывать мне свои секреты, а я тебе – свои. Ничего такого, чем ты не хочешь поделиться. Мы будем вместе месяц, а не всю жизнь, но даже у постоянной жены есть в сердце две-три закрытые двери.

– Согласен, – сказал я с облегчением и благодарностью за то, что она не будет давить на меня расспросами о коте.

– Последнее и самое главное, – продолжила она. – Веди себя со мной так же, как раньше. Ты всегда был для меня другом и не станешь кем-то другим, разделив со мной постель, или я очень пожалею об этом. Если какой-то мужчина засмотрится на меня, даже хороший, честный человек, знай, что ему придется ждать по меньшей мере месяц, а то и всю жизнь. И я буду знать, что у тебя с девушками дела обстоят так же.

– Согласен.

– И еще одно…

– Что?

– Я не делаю этой вещи.

Я оглянулся, еще раз проверяя, не слышит ли нас кто-нибудь, и понизил голос:

– Какой вещи?

– Ты знаешь.

– Конечно не знаю. Есть много разных вещей. Кто-то не делает какие-то вещи, а другие ничего не имеют против. Но при этом вторые могут смутиться от того, что предпочитают первые.