Вор с черным языком - [77]

– Нет, – сказала Гальва, вставая.

Стражники с алебардами у дверей шагнули ближе. Наше оружие забрали на хранение, но Гальва, тощая, усталая и израненная, все равно оставалась очень серьезным препятствием.

Она потянулась к кошелю, который носила на ремешке под мышкой, и достала оттуда золотую печать в кожаном футляре. Спантийскую печать.

– Я первая дочь герцога Браги, – сказала Гальва по-холтийски. – Можешь оставить себе пуховую перину, но горячую ванну я возьму. И десятую часть стоимости гоблинского корабля, чтобы отвезти моего посланника в Аустрим.

Остальная часть разговора прошла на спантийском.

39 Лунная жена

Ох, ваша светлость! Жаль, я не знал, что путешествую в компании драной спантийской аристократки. Ты вообще собиралась рассказать мне о своем высоком происхождении?

Гальва только что приняла ванну, и, готов поклясться, спантийка стала на дюйм выше с тех пор, как проговорилась, что ее папаша – герцог. Причем знаменитый герцог, известный далеко за пределами страны. Даже я слышал, что Родрику Брага потерял половину состояния из-за гибели своих лошадей, но все равно был богаче любого спантийца, не считая королевской семьи. Семейству Брага принадлежали лучшие пастбища в Испантии, а значит, и во всем мире людей. Их произвели в рыцари еще пятьсот лет назад. На гербе герцога Браги, как вы, возможно, знаете, изображена лошадь, вставшая на дыбы перед скелетом. Какая ирония! И как опечалился, должно быть, герцог, потерявший не только лошадей, но и всех своих сыновей, когда узнал, что его дочь и наследница обручена с Костлявой. Такие истории хорошо слушать в песне менестреля теплым Сатовым днем месяца цветня с девичьей головой на твоих коленях.

Теперь появился новый смысл в том, что Гильдия отправила меня с Гальвой. Она разыскивала якобы безумную спантийскую принцессу, выданную замуж за короля Аустрима. Гальва говорила, что хочет спасти принцессу, хотя я, сам будучи лжецом, предполагал, что и она тоже врет. Но теперь все стало ясно. Почему Берущие так озабочены Мирейей, объявившей Гильдию вне закона в Аустриме? Хотят ее убить? Не лишено логики, но Гильдия слишком жадна, а королева – очень ценный товар. Убить птичью воительницу и потребовать выкуп за Мирейю? Это звучит правдоподобней. Но, имея дело с этими засранцами, ни в чем нельзя быть уверенным. У меня голова пошла кругом.

– С чего это я буду рассказывать тебе, кто я такая? – спросила Гальва.

– Я бы реже ковырял в носу и поссать отходил подальше в лес.

– Нет. Ты бы смеялся над моей семьей, и мне пришлось бы тебя побить. То, что мои братья умерли и я стала наследницей, – не мишень для твоих шуток. Но ты бы все равно зубоскалил. Не смог бы удержаться. Твой рот как мочевой пузырь дряхлого старика.

– Фу, как грубо. Тебе не из-за чего злиться на меня.

Она хмыкнула и налила себе вина.

– Еще только середина дня. Ты так умрешь желтой смертью.

Я показал на ее чашу.

– Моя смерть будет красной, как вино. По крайней мере, я молюсь об этом. А теперь расскажи, что ты на самом деле знаешь об этом chodadu коте.

– Кроме того, что ему отчаянно везет? – переспросил я.

– Не увиливай.

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Я хочу, чтобы ты мне объяснил, почему он пытался открыть мою сумку.

– А у тебя там не было сыра? Он любит сыр.

– В моей сумке не было chodadu сыра. Чего он хотел? Он ведь чего-то хотел.

– Может быть, любви.

– В моем кошеле любви не найдешь.

– Возможно, он решил, что туда упало твое сердце. Ты так сердито на него смотришь. Почесала бы ему за ухом и подружилась с ним.

Она с отвращением фыркнула и вышла из комнаты, оставив меня один на один с Обормотом. Малк решил прогуляться по прибрежным тавернам в поисках нового корабля или драки, а может, того и другого сразу. Норригаль отправилась в квартал магов посмотреть, чем можно пополнить свой сундучок.

Я посмотрел на Обормота:

– Какого хрена ты рылся в ее вещах? Хочешь, чтобы она свернула тебе шею?

Обормот мяукнул, как обычный кот, повернув ко мне голову на три четверти.

– Ты все еще здесь? – спросил я. – Эй, убийца, ты здесь?

Кот сидел как ни в чем не бывало. То ли Сеста вышла из него, то ли просто спала, если она могла там спать. Я мало что знал о таком подселении, но был почти уверен, что она ушла. Бродит где-то по городу Эдту, наполняя бездонную яму своего желудка. Поэтому я взял Обормота за шкирку, посадил себе на колени и почесал за ухом. Он прикрыл слепые глаза и громко заурчал на вдохе и на выдохе, словно лопнувший мех.

– Тогда это только для тебя, – сказал я. – Только между нами.

Город Эдт был прекрасен. Прорытые триста лет назад каналы с зеленоватой водой прорезали кварталы домов из серовато-белого кирпича. На перекрестках стояли ступенчатые каменные пирамиды с клумбами, засаженными розами, тюльпанами и можжевельником, медведушником, винными сливами и физалисом. Границы районов отмечали королевские деревья, зачарованные так, что на месте сорванных плодов за ночь вырастали новые. Любой житель Эдта мог взять себе грушу или яблоко, но только один плод. Взявший второй получал взбучку от королевских дубинок, которые поддерживали порядок в городе, как цепеносицы в Холте.