Вор с черным языком - [103]

Он махнул рукой, и дверь в библиотеку отворилась.

И тут же, словно они так и ждали за дверью, в зал вошли три музыканта. Один мужчина стучал по большому барабану, женщина выдувала на флейте слезливую мелодию, а еще один мужчина раздувал красные щеки в борьбе с визгливым галлардийским корнемюзом. Музыканты из них были не очень хорошие. Мы с интересом посматривали на дверь, гадая, что это могут быть за подарки, как вдруг музыканты закончили мелодию, поклонились и назвали свои имена.

– Биж, – сказал барабанщик.

– Наж, – представилась женщина с флейтой, и я обратил внимание на то, какой у нее длинный нос.

– Горбол, – назвался волынщик, который постоянно чихал, вытирая сопливую бороду и усы грязной тряпкой.

Гальва, похоже, ожидала чего-то еще, как и я.

– Вы ждете запряженный лошадьми экипаж? – спросил Фульвир. – Возьмите этих троих с собой и проследите, чтобы они не умерли. А они попытаются умереть.

– Это несправедливо, – прогнусавил Биж с акцентом, который я не смог определить.

– Да, – еще гнусавей проговорила Наж. – Мы только и делаем, что пытаемся выжить.

– И мы немало потрудились ради этого, – добавил Горбол, то и дело моргая.

Биж трижды ударил в барабан, как бы подтверждая его слова.

Их имена были похожи на молровские, но акцент оставался загадкой. Все трое явно не отличались особым здоровьем, и в нашем безлошадном мире это означало, что они будут нас задерживать. Нам и вправду придется взять этих недоносков с собой?

– Вам и вправду придется взять этих недоносков с собой, и вы сами потом пожалеете, если этого не сделаете, – заявил Фульвир и в этот раз не солгал.

На том спор и кончился.

«Подарив» нам музыкантов, Фульвир напрочь забыл о нас. У него хватало забот по подготовке к переезду. Собакообразный слуга присматривал за тремя человеко-быками, а те связывали, закрепляли и выносили из дома мебель. Дородная кухарка вытащила все тарелки из буфета и сложила возле дороги.

Фульвир даже не попрощался с нами.

Мне хотелось вытянуть из него еще что-нибудь о Гальтии, чтобы потом взвесить шансы и решить, мог ли он и впрямь быть моим отцом. Но я понимал, что это бессмысленно. Во-первых, из него такой же мой родственник, как из кукурузного початка. Заставь жертву считать себя более важной персоной, чем на самом деле, – это один из главных приемов мошенничества, которому учат в Низшей школе. Многие простаки осыпают серебром сладкоязыкого обманщика, принесшего весть о настоящем отце и возможном наследстве. Даже если я и незаконнорожденный, моим отцом по крови наверняка окажется какой-нибудь местный рохля, выглядевший более-менее симпатичным в свои двадцать пять, но больше никогда. Просто удачливый рыбак или перевозчик коровьего навоза, который вовремя подмигнул матери или откаблучил с ней недурной танец, когда сидр заиграл в ее крови на празднике урожая.

Во-вторых, у Фульвира хватало разума, чтобы решить, чем поделиться, а что оставить при себе. И хватало безумия, чтобы перевернуть все с ног на голову. Отец или нет, но он ничего мне не был должен, даже доброго слова на прощание. И хотя без его птиц-убийц нас всех, вероятно, перебили бы гоблины, я чувствовал, что задолжал ему еще меньше.

Особенно после того, как увидел, на что еще способны корвиды.

Подойдя к дереву, возле которого были привязаны наши ослы, мы застали картину жуткой бойни. Три корвида, из тех, что повстречались мне прошлой ночью, потрошили ослицу, которую я назвал Анни. Ту, на которой ехала Норригаль. Своему ослу я имени не дал. Он мне не нравился. Но это была милая Анни, мертвая, как ушедшее лето, а огромные черные птицы с жадностью глотали куски мяса и довольно каркали.

– Ох, мать вашу! Нет! – всхлипнула Норригаль.

– Dalgatha maia! Jilnaedus corvistus chodadus! Merdu! – прошипела Гальва.

Где-то вдалеке закричал осел.

– Драные твари! – сказал я, натягивая тетиву.

– Нет! – остановила меня Гальва и опустила мой лук с самым близким к ужасу выражением, какое я только видел в ее глазах.

Мы попятились.

И тронулись в дорогу пешком.

Едва мы подошли к пролому в каменной стене, что уводил прочь от владений Фульвира, как дом колдуна выдернул из каменистой земли четыре корня размером с дерево каждый, словно это были якоря. А потом этот улей на ножках зашагал в другом направлении под завесой осыпающейся земли, раскачиваясь из стороны в сторону, но каким-то непостижимым образом удерживаясь на слишком узкой для него тропе. Мы отвернулись и пошли дальше, мимо неподвижно лежавшего на земле глиняного человека, мертвого, если только он когда-то был живым. Узенькая струйка крови вытекала из-под него и смешивалась с ручейком дождевой воды, возвращая его душу, если он ее имел, обратно в землю.

Последнее свидетельство могущества Фульвира было самым печальным, хотя и божественным. Болр, молровский бог храбрости, сделал то, о чем не позаботился сам колдун, – попрощался с нами. Маленький медведь с человеческим лицом ковылял рядом, наблюдая за тем, как мы уходим. Я был уверен, что это глупое создание, что под лицом человека прячется медвежий мозг и он не способен ни на что большее, кроме как подталкивать носом тарелку и просить хлеба с маслом. Но когда я уже собирался отвернуться, он помахал мне. А я помахал в ответ. Я глядел в его покрасневшие глаза и знал, что щеки его мокры не только от дождя, зарядившего перед нашим уходом. Он понимал, что его бросили. Фульвир выгнал Болра из клетки, как будто он был просто еще одним ненужным столом, оставленным под дождем. Было бы милосердней убить смешанника, но раз уж Фульвир рассудил, что Болр сможет позаботиться о себе в диком лесу, кто я такой, чтобы лишить беднягу этого шанса? Все мы хотим жить, так ведь? Не знаю, что случилось с Сава’авом и Малмраной, взял ли с собой Фульвир в порыве невиданного великодушия маленького Фотаннона или просто велел одному из человекобыков придушить его. Но едва я успел подумать, что уже не смогу сильней возненавидеть бессердечного старого мерзавца, пусть даже и спасителя мира людей, как музыканты заиграли нескладную противную песню. И я смог.