Вор с черным языком - [101]

Краем глаза я следил за черной смертельно опасной тварью, что прошла мимо меня, неспешно переставляя когтистые лапы и шевеля крыльями то ли случайно, то ли показывая, что видит меня, но не получила разрешения нападать. Я искренне надеялся, что дело в чем-то другом. Что это за шалость – пробраться тайком туда, куда тебе позволено заходить? Птица сорвалась с места и подхватила клювом что-то с земли. Мышь? Думаю, это была мышь, но точно не знаю, потому что корвид тут же проглотил добычу целиком и каркнул от удовольствия.

«Что ж, – подумал я, – либо меня трудней заметить, либо я не такой вкусный». Остальные птицы закаркали, подзывая корвида. Он вприпрыжку бросился к стоявшим в полусне сородичам, и они замерли, медленно поворачиваясь всей стаей под порывами ветра, словно огромное колесо.

Я прокрался к фасаду здания, за которым прятался, и увидел единственную дверь. Крыша дома была сложена из черепашьих панцирей, кирпичные стены охряного цвета, об окнах же и говорить не приходится. Над дверью из обожженного дуба я разглядел надпись bollisi, то есть «боги» по-молровски. Вывеска с этим же словом висела над входом в храм Всебога в Гревице, да будет она проклята навеки. Стало быть, у моего молровского фальшивого отца есть собственная церковь во дворе? Я подергал дверь, но она, конечно же, была заперта. Тогда я испробовал простое заклинание, и оно, разумеется, не помогло. Здесь действовала очень сильная магия.

В последние месяцы учебы я усвоил новое открывающее заклинание, самое мощное из всех, что были мне известны. Стараясь не потревожить колеса корвидов, я прокрался на корточках к деревьям посреди двора и нашел в траве высохшую ветку. Поднял ее, прошептал над ней несколько слов, а потом вернулся к двери, пробормотал еще два-три слова, и ветка прямо в моей ладони превратилась в ключ. Я сунул ключ в скважину и медленно, очень медленно повернул его, чувствуя, как поддается язычок замка. Дверь приоткрылась от легкого толчка, я проскочил в нее и снова запер. Любопытство могло погубить меня, но, по крайней мере, перед смертью я бы узнал, что за церковь содержит такой человек, как Фульвир. Уверен, что Фотаннон остался бы доволен этой шалостью.

«Ну и почему ты не спросил у него разрешения?» – словно бы прозвучал чей-то голос в моей голове. «Ну и что бы это дало?» – мысленно ответил я. Пока глаза привыкали к полной темноте, я расслышал сонное дыхание. Оказалось, это что-то вроде тюрьмы с железными решетками, которые отделяли меня от приблизительно дюжины запертых камер. Над каждой из них висела табличка: «Малмрана», «Сава’ав», «Болр». Я точно знал, что это были имена молровских богов, но, кроме имен, мне мало что было о них известно. Слово «болр» по-молровски означало «медведь», и так звали бога храбрости. Я заглянул в камеру и увидел спящую темную фигуру, я слышал ее храп, но ничего не мог разобрать. Сава’ав выглядел как большая птица, не настолько большая, как корвид, но крупней орла. Перья на его сложенных крыльях казались синими, но могли быть также и серыми или бурыми.

Я хорошо видел в темноте, развив эту способность упражнениями и магией, но здесь было совсем темно. О Малмране мне вообще нечего рассказать, кроме того, что она скрывалась за грудой камней и палок. Вход в камеру перегораживали бревна, а железные прутья располагались плотней, чем в других решетках. И тут мне бросилось в глаза имя над следующей клеткой:

«Фотаннон».

Мой собственный бог – бог озорства.

Что можно сказать обо мне, если слово «кощунство» пришло в мою голову только тогда, когда я увидел воплощенное подобие мною же избранного божества? Возможно, стоило просто уйти, не заглядывая в клетку, и я искренне этого хотел, но как это было возможно? Я ведь из тех, кто всегда выбирает знание.

Я подкрался поближе, чтобы лучше рассмотреть, и увидел что-то вроде большой лисы, спящей по лисьей привычке свернувшись, словно меховая шапка, с хвостом возле носа. Каждый раз при виде лисы я вспоминал, какие они красивые и смышленые, как играют и скачут одна через другую. И все равно почитал бы Фотаннона, даже если бы он не был среди разрешенных Гильдией божеств. Я влюбился в него с того дня, когда повстречал старика-лудильщика, который поклонялся Фотаннону, и он рассказал мне историю о проказливой лисе, спящем пьянице и влюбленном козле. А теперь я вернулся к тому детскому обожанию, забыв, что стал вором. На мгновение превратился в маленького мальчика, который увидел полубога и готов был посвятить ему жизнь, без всякой иронии, как требует сам Фотаннон. Я был просто очарован.

– Фотаннон! – позвал я.

Лис приподнял морду, шевельнул носом. Он смотрел прямо на меня. Мое сердце замерло. Божество поднялось, и я задрожал от волнения. Лисья голова сидела на плечах мальчика пяти-шести лет в коротких кожаных штанишках с прорезанной сзади дыркой, из которой выглядывал пушистый хвост.

– Фотаннон? – повторил я, совершенно растерявшись.

Умом я понимал, что это просто смешанник, но он был точно таким, как говорят легенды. Он затявкал по-лисьи, упал на четвереньки и забегал по кругу. Проснулись и другие боги. Я посмотрел на Болра и увидел, как то ли мелкий медведь, то ли крупный медвежонок оглянулся на меня через плечо, но у него было человеческое лицо. Лицо старика с мохнатыми гусеницами бровей и растерянным взглядом. Из камеры Малмраны послышалось шуршание, а потом многоногая змея подошла к решетке и стрельнула сквозь нее языком в мою сторону. Фотаннон снова тявкнул. Сава’ав встрепенулся и захлопал крыльями, но я вовсе не горел желанием узнать, смогут ли они удержать его в воздухе.